Чехия. Инструкция по эксплуатации

Чехи тоже получают свою контору снов. Центральный комитет по вопросам светлого будущего вскоре займется и Богуславом Мартину. Некий секретарь уверен, что чех из Полички – это искорененный композитор. Иными словами, что это "уничтожитель чешскости". "Вы только послушайте это, - пишет он в своем официальном органе, - весь этот скрежет! (…) Где здесь смысл? Где какая-то мелодия? Здесь нет ни единой ноты, которую мог бы спеть наш солдат…". Богуслав превращается в беженца, бродягу, чужака. На сей раз – пожизненно. Тоскуя по отчизне и не имея надежды, что когда-нибудь ее увидит. Зато он видит Джульетту в ее истинной роли. В ней он узнает богиню мягкого конца. И потому страстно ее обнимает.

Потому что вечность – это еще и форма мгновения. Кто слышит музыку Богуслава Мартину, видит время именно таким образом. Он слышит ионических муз. Красота – это практика и похвала настоящего времени. Настоящее означает общность, а реальность – способ содействия, но не противодействия. Жизнь же – это отвага остаться при всем при этом.

Возможно, это и есть причина того, что Мартину навечно останется актуальным. Поскольку отсылается он к божественному actum purum (чистому действию – лат.).

Слово здесь превращается в мысль. В продленное время, в эхо и вибрации.

АНТИ-ШВЕЙК ИЛИ ЧЕХ ИЗ НЕМЕЦКОГО БРОДА

Еще раз хочу вас на минутку задержать, раз уж мы находимся на водоразделе Европы, на границе между Чехией и Моравией – а так же, между пивом и вином. Поскольку вы, в основном, видите в нас Швейков, мне хотелось бы рассказать вам о нашем "не-Швейке", об анти-Швейке чехов по фамилии Гавличек. И снова уменьшение. Потому что Гавличек – это от Гавел, точно так же, как Павличек – от Павел. Paulus и Paulchen; Gallus и "Gälchen".

Даже не знаю, почему у нас так и роится от всяческих Галлов, Гавлов и Гавласов, Гавеликов и Гавличеков. Ирландец Галл, основавший монастырь в Санкт-Галлене, благодаря которому мы и имеем столь любимое во всей Европе имя, до нас никогда не добирался. То есть, наверняка мы любим его по галльским или кельтским причинам – см. "бойи" и т.д. В Галичине-Галиции имя Гавел тоже популярно. Наверняка, по популярности оно могло бы сравниться с нашим Венцелем или Вацлавом. Если у нас кто-то зовется Вацлав Гавел, то имя у него не слишком оригинальное, так что приходится по-настоящему сильно стараться оставить по себе какой-то след (это же касается и Вены – см. Кафе Гавелка). Потому что его автоматически сравнивают с Гавличеком.

Так что мы из Полички выезжаем в тот самый Брод. Раньше он назывался Немецким – это от колонистов, которых сюда сманил Отакар (о нем я еще буду говорить). Его германофильство совершенно ему не помогло, совсем даже наоборот – по крайней мере, согласно наших рьяных патриотов – эта любовь, скорее, стоила ему жизни. Но его города продолжали жить дальше, и очень скоро они заговорили по-чешски. Точно так же, как упомянутый Брод с традиционно чешским окружением.

Так что нет ничего необыкновенного, что величайший чех XIX столетия мог быть родом aus Deutschbrod. И что в бурные времена около 1848 года мог противостоять "немцам". Ведь он знал мещанский нравственный дух своего Брода. Мещане превращались в граждан, и дух означал мудрое воспитание.

Но довольно скоро воцарилась тишина, и чехи вновь начали гнуть шеи. Один только Гавличек говорил громко и недвузначно. Когда его арестовали в Броде 16 декабря 1851 года, ему пришлось из Праги перебраться в провинцию. Ему исполнилось ровно тридцать лет, а он уже достиг положения врага государства. Жизненный путь, который его ожидал, описан как в литературе, так и в полицейских актах. Таким образом появилось Gesamtkunstwerk (общее произведение искусства – нем.), о котором мечтали многие творцы, но немногим это удалось. Но творение Гавличека обладало тройной исключительностью: оно было персональной историей, обладало более широким значением и литературным уровнем.

Возможно, оно обладало и своим литературным образцом: "Германия. Зимняя сказка" Генриха Гейне. Правда, "Тирольские элегии" – это стихи о том, как он покидает конкретную Чехию, а не о выдуманном возврате в старую страну. Гейне, пускай и несчастный, свою поэму писал в либеральном Париже; Гавличек писал под надзором своих шпиков. Уже по дороге в изгнание он понятия не имел, что все его впечатления и записки регистрировались еще до того, как он смог их как-то упорядочить. Потому что с собой у него имелась полицейская "муза" – чех и комиссар Ф. Дедера, который, пускай и неохотно (якобы) все-таки исполнял свою "литературную" повинность.

Только "Элегии" – это вовсе не плачливые произведения, но героика морального духа. Модель выпрямленной спины и генетический код чешского анти-Швейка, который и до сих пор защищает нас от тотального подчинения персонажу, который, благодаря другому автору на букву "Г", характеризует нас по всей Европе (см. главу о Швейке).