Чехов и евреи. По дневникам, переписке и воспоминаниям современников

Другим примером не этнического, а религиозного юдофобства Лескова служит его рассказ «Владычий суд» (1876), где он отразил свое отношение к трагическому положению евреев, у которых по рекрутскому набору власти насильно забирали детей в армию[99]. Жалкий, полусумасшедший старик-еврей продал все имущество, чтобы нанять в рекруты вместо своего единственного сына другого молодого еврея, который оказался мошенником и, забрав деньги, крестился, дабы избежать призыва в армию. Только вмешательство киевского митрополита Филарета восстановило справедливость. Старик-еврей уверовал во Христа, принял православие и разбогател. Кроме яростного неприятия иудейства, у Лескова к евреям в 70-е годы, существовала также неприязнь как к «эксплоататорам», см., например, его письмо своему зятю Дмитрию Ноге (конец 70-х гг.).

Что евреи оч<ень> большие эксплоататоры, — это не подлежит ни малейшему сомнению, и развивать это в суждениях общего свойства — не полезно и не интересно. Надо давать фактические доказательства их эксплоататорской лютости, всегда точно обозначенные. Иначе все подобное не только не достигает никакой полезной цели, но служит во вред христианскому населению, ибо носит характер бездоказательный, стало быть, почти не основательный.

Таких корреспонденции нельзя, да и не следует печатать. Кто хочет писать, пусть пишет просто: «в селе таком-то случилось то-то». Это всегда будет принято, a общие суждения и анекдотические случаи в NN с гг. N.N и евреем X. — не годятся [MARCADÉ. Р. 428].

Можно с уверенностью полагать, что именно 70-е — 80-е годы XIX в. Лесков, находившийся в состоянии «поисков религиозной аутентичности», воспринимал иудаизм исключительно в его «узкоталмудическом толковании» [MARCADÉ. Р. 428] и, как следствие этого, крайне отрицательно. В частности, именно на этом основании строилось его убеждение, что в любой житейской ситуации поведение еврея (идет речь о местечковом еврействе) обусловлено специфическими формами его религиозной обрядности, мировоззрения и быта [MARCADÉ Р. 427].

Для общей оценки еврейской морали, в основе которой лежит тысячелетний Закон (Галаха), Лесков, например, в письме к А. С. Суворину (зима 1877–1878 г.) использует уничижительное определение «пустосвятство»:

Посылаю Вам рассказ, он написан литературно и после большого изучения жидовского пустосвятства, которое, по моему, лежит в основе всей жидовской морали. Как дитя заправляется, религиозно, — так оно и развивается далее, нравственно, — все в одном душевном настроении. Весь вопрос в том, что жид может во всем себя оправдать в своей совести.

Тысячелетнюю мудрость иудейского Закона, записанную в Талмуде, которую свято чтят верующие евреи, Лесков презрительно именует «суеверными предрассудками»:

Имея в виду Ваши контро-жидовские статьи, я написал для Вас рассказ в этом роде (в котором я никогда не дебютировал). Я не знаток жидовского жаргона и не на нем играю, а строил все на жидовском настроении, имеющем свои основы в жидовской талмудической морали и суеверных предрассудках, которые в этом племени сильнее, чем во всяком другом; но о них обыкновенно не говорят беллетристы, потому что не знают их, — потому что их изучить труднее, чем смешить жаргоном, см. «Письма» в [ЛЕСКОВ-НС].

Уже только по этим причинам Лескова вполне можно зачислить в стан антисемитов [MCLEAN. S. 418–443].

В то же время налицо явная противоречивость взглядов писателя на жгучий для России «еврейский вопрос» в целом: он всегда призывал к терпимости в межнациональных отношениях и ратовал за предоставление евреям равных гражданских прав с остальными народами российской империи (sic!). Именно это позволяет историкам-лескововедам оспаривать представление личности Лескова как махрового юдофоба. В частности ими педалируется тот факт, что двойственность в «еврейском вопросе» — есть характерная черта мировоззрения всех русских интеллектуалов 60-х — 80-х гг[100] На примере разбора таких лесковских произведений, как «Ракушанский Меламед» и «Жидовская кувырколлегия», доказывается точка зрения что: