Человеческое и для людей (СИ)

— Ауч! Эльвира, милейшая и живейшая, да вы режете без ножа! За что вы так с моим старым и исстрадавшимся сердцем? Разве давал я повод сомневаться во мне вашему Оплоту и его хозяину — да здравствует он, справедливейший из сильнейших? Кстати, прошу вас, пожалуйста, передайте ему мой пламенный — прямо-таки искромётный — привет.

— Мой Оплот после ДТП сомневается во всех без исключения. Полагаю, вы можете нас понять.

«ДТП? Что? Что такое ДТП?»

— А вот это. Живейшая. Откровенный удар ниже пояса. Подлость. Гнусность. Тьфу. Тьфу, и фу, и эх. Я понимаю вас, Эльвира. И вас, и Фериона. Однако вы только что испортили мне настроение на декаду как ми-ни-мум.

— Сожалею, но долг есть долг. И он зовёт. Хорошего вечера… Приближённый Кет.

После этого «прощания-с-загадочным-выделением-титула» Суровая Эльвира удалилась — Тит Кет же, немного помолчав, неожиданно выдал длиннющую фразу на языке, который Иветта не смогла определить даже примерно.

Из-за угла она вышла — нерешительно и напряжённой — лишь когда стук чёрных каблуков полностью растворился в коридорах Университета, молчащего и реальности, и в голове.

«И если вы, уважаемые избранники Архонтов, хотели, чтобы вас никто не слушал и не слышал, не надо было чесать языками посреди одного из них».

Или, наоборот, надо было — поставить звукоизолирующий купол.

(Так кто ж теперь виноват-то, кроме вас самих?).

— О! Дерзновенная молодость! Счастливо приветствую — очень-очень рад вас видеть! Как поживаете вы в эти последние дни последнего месяца осени?

Последние дни… последнего месяца…

Неделимый. Интересно, он ещё витиеватее выразиться мог? Чем его просто «последние дни осени»-то не устроили?

(И кстати, это что, пончо? Вместе с расширяющимися от колен штанами? Серьёзно?!).

Печальное пончо. С брюками-клёш. И остроносыми туфлями.

Хорошо, ладно. Бывает. Почему нет? В конце концов, каждому — своё.

— Добрый вечер, ваше преподобие. Спасибо, хорошо… Кто это был?

Некоторым, например — непроходимая глупость.

«Идиотка, какой смысл, вот зачем — ты же и сама прекрасно знаешь, кто это был».

— Это? Живейшая Эльвира; Эльвира Цольгерг — Приближённая Вины. Прозванная «Бессердечной», и зря, ох как же зря-я-я-я. Мой вам совет, саринилла, не разбрасывайтесь подобными кличками — некрасиво это, и ничем хорошим не кончится… ни для кого.

Знала — однако не в таких… пугающих подробностях. Без откровенно ужасающих деталей.

(Ведь какой бы — действительно — некрасивой эта кличка ни была, она же не на ровной глади возникла, верно? Не просто же так к человеку прилипла и приклеилась характеристика… бессердечный.).

(И кого приблизил к себе его сильнейшество Ферион? Кого видел он, принимая решение: ещё не обозванную или уже наречённую?).

— И… что Приближённая Вины делает на Каденвере?

«Разве он — не ваша вотчина? Не придаток к Оплоту Печали?»

— А Приближённые Вины куда хотят, туда и идут — и нет им судей, кроме одного-единственного, — усмехнувшись, Тит Кет скрестил руки на груди и, чуть опустив голову, насмешливо протянул: — А чего вы беспокоитесь, драгоценная? Неужто у вас совесть… нечиста?

Иветта, моргнув, в ответ на него уставилась — неблагосклонно, неодобрительно и наверняка тяжело; не самый вежливый отклик, конечно, но ничем другим разум её снабдить не соблаговолил.

«Ну и зачем спрашиваете? Сами ведь знаете, что нечиста».

И причина для беспокойства у неё имелась — объективная, как существование мира.

Ощутимая, как гладкость узкой склянки, спрятанной гораздо хуже, чем казалось и верилось.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и Тит Кет (что удивительно) отвёл глаза первым — а затем, вздохнув и опустив руки, сказал:

— Утопите свои волнения, саринилла, они напрасны: не за вами наблюдают глаза его справедливейшего сильнейшества, а за нами. Избранники его желают удостовериться, что это мы тут никаких законов не нарушаем да полномочий не превышаем. И предвижу я, что их нынешний визит — первый, но не последний, и никуда-то от них никто не денется. Здесь мы… как там у вас говорится?.. здесь мы все — на одном корабле.

Потом он вздохнул ещё раз — и ещё тяжелее, чем прежде — и добавил:

— И оно, конечно, разумно, спорить не хочу и не стану… Но безрадостно — безрадостно и, признаюсь, обидно.

Странным он был, Приближённый Печали Тит Кет — и тоже формулировки выбирал очень своеобразно; Иветта происходящее назвала бы скорее лицемерием, дикостью и тушением пожара с помощью магического огня.

У избранников Архонтов, как показывали хотя бы нынешние «интервенция и интернирование», отношения с законом было особыми, у самих Архонтов — бесцеремонными, а у его сильнейшества Фериона, «справедливейшего из шестнадцати» — откровенно панибратскими. И Бессердечной, спросившей у коллеги: «Кто следит за вами?» — вообще-то не помешало бы также спросить у самой себя: «А кто следит за Приближёнными Вины?»

И она, и Тит Кет — вместе полюбовались бы на ответ — которого очевидно нет.

Ха-ха-ха-ха. Ха. Ха.