Человеческое и для людей (СИ)

Да, Иветта видела, что популярностью Грот не пользовался: диванов тут стояло штук десять, но сидеть на них, кроме Иветты Герарди и Этельберта Хэйса, было некому.

И, пожалуй, не хотела узнавать остальные причины: того, что здесь выбрали самоубийство, хватало с головой.

(Время Архонта всегда заканчивается его смертью — передать Трон без неё почему-то нельзя, и никто не ведал, было ли это прискорбно неотъемлемым свойством системы… или же волей Создателей.).

(Иветте очень — остро и отчаянно — хотелось верить в первое.).

Повернувшись, Хэйс направился к дивану у правой стены — невозмутимо, прямо по растущему из пола мху, и тот под его ногами жалко съёживался, но потом разгибался живым и гордым, как и прежде; коротко понаблюдав, последовала Иветта уверенно, но всё-таки стараясь ступать легко и осторожно — и думая о странности, замеченной только сейчас.

Здесь пахло зверобоем и солью.

Слабо, ничуть не навязчиво и совершенно беспочвенно: то, что видели глаза, и то, что чуял нос, друг с другом не соотносилось на уровне физической реальности, однако совпадало в сути: настроением, наполнением, намерением — заслуженным правом быть частью «Грота Для Размышлений О Тщете Всего Сущего»…

Архонты. Архонты, и этим сказано всё.

Диван оказался тёплым и дружелюбно податливым — в отличие от повисшей тишины.

Оглушительной, неуместной и дурацкой; её следовало прервать, и очевидно было, на ком лежала эта обязанность, ведь кто-то попросил-то о встрече, кто навязался и теперь не мог проронить ни слова, потому что не мог выбрать то-самое-одно из многих…

— Так о чём вы хотели меня спросить, эри?

Чаша терпения Этельберта Хэйса действительно была бездонной, не правда ли? Раздражение в его голос не вкралось даже сейчас.

«О тысяче вещей, ваше преподобие — о миллионе вещей»; и с чего же начать, что для неё самой-то из кажущегося допустимым являлось — основным?

Глубоко вдохнув, Иветта провела руками по бёдрам и выпалила:

— Я хотела спросить, как… как живут в Оплотах — Приближённые?

И Хэйс, помолчав, медленно проговорил — так, словно бы был позабавлен, но одновременно что-либо не понимал или не одобрял:

— Право, эри. Вы бы ещё спросили, как живут люди на Анкале. По-разному — и более конкретный ответ я вам дать не могу.

Он не сказал напрямую: «Ну просто потому что ваш вопрос не конкретен, не корректен, откровенно не внятен и ещё очень много не», — но его позиция была ясна и без уточнений.

Ясна и более чем справедлива. Что же ещё здесь можно было сказать?

Имя твоё — не Иветта, а Идиотка; давай, возьми себя в руки, соберись и начни уже работать головой, а не тем, что ты недавно впечатала в диван её сильнейшества Анры.

Продолжая смотреть на свои колени, она (рефлекторно) опять провела руками по бёдрам и попробовала переформулировать:

— Как протекает жизнь в Оплоте Печали? Чем вы… Приближённые… там занимаетесь? И… вообще в целом?

«Вы точно не закрываете Разрывы двадцать пять часов в сутки десять дней в декаду, потому что столько их просто не открывается — ну так чем; чем, чем, чем же вы занимаетесь?!»

Зачем их сильнейшествам нужны — проклятые сотни сотен их преподобий?

— Видите ли… Как бы объяснить… В основном Приближённые в Оплотах скорее отдыхают — и живут лишь в том же смысле, в котором студенты живут в студенческих квартирах. Занимаемся же мы, как и все люди, кто чем хочет: если сужать до Оплота Печали, то у нас достаточно много преподавателей всех мастей — в этой роли рано или поздно себя пробует чуть ли не каждый Приближённый. Театральной публики, естественно, очень и очень много: актёры, режиссёры, гримёры и костюмеры, балетмейстеры и хормейстеры…

Естественно?

А с каких пор Оплот Печали покровительствует театру? Хотя…

Литература вот как-то так исторически отошла Страху, изобразительное искусство — Ярости, музыка — Любви; какой-то из Архонтов должен был вцепиться и в театр, да, логично — и, получается, сделал это Ирлинц?

Когда? И почему данный факт не входил — в общеизвестные?

Или входил; и просто прошёл мимо Иветты Герарди, которая ничего не знала и — призадумайся, прими,признай; признайся хотя бы самой себе — узнавать не хотела?

«Раньше. Раньше. Теперь всё иначе, и, как говорят в Авире, кто старое помянет, тому глаз вон».

— Также у нас есть зоологи и ветеринары, куда же без них. Пивовары, виноделы и составители коктейлей. Философы, лингвисты, физики и поэты… Признаться, легче сказать, кого у нас нет: Приближённые любого Оплота — компания разношёрстная, просто где-то в большей степени, где-то в меньшей. Оплот Печали, пожалуй, — самый разношёрстный из всех.

Секундочку. Но ведь поэты интересовали Эндола, зоологи и ветеринары — Никату (кстати, третью, нынешнюю, Архонтессу Удивления), а физики — Виргана или Кестамори…

— Эри… Неужели сарина Герарди не рассказывала вам об Оплотах?