Человеческое и для людей (СИ)

Да… всё вполне ясно — чего ж непонятного? Если «в основном мужчина» или «а кто его знает», то Архонт — если «в основном женщина», то Архонтесса; для не-Приближённых «а кто его знает» равняется «в основном мужчине», что иронично, учитывая «основную версию возникновения альтернативного слова» — и как уж вышло, так Архонт(есса) в историю и входит.

Всё более чем прозрачно.

— Всё хорошо, ваше преподобие: всё ясно.

— Хорошо. Крайне интересно здесь то, что после «Создатель» аналогично разделилось на «Создателя» и «Создательницу»; а ещё позже в языке Создателей полами обзавелись и остальные изначально «бесполые» слова. Однако во многих других языках четверо из «бесполых» слов так и остались «бесполыми» — например, в вашем, эри. В ирелийском.

И Хэйс был… совершенно прав.

В ирелийском слова «жизнь», «смерть», «время» и «космос» и вправду склонялись и согласовывались как исключения.

Она… никогда не задумывалась об этом — или, возможно, задумывалась: когда-то очень давно, в глубоком и беззаботном детстве — вероятно, она даже знала, вот только успела многократно забыть, а ведь…

— Это и впрямь крайне интересно, ваше преподобие. Спасибо: теперь я понимаю, откуда взялись исключения.

И Хэйс улыбнулся польщённо и неожиданно широко — Неделимый, как же мало, оказывается, этому человеку нужно для счастья; да практически ведь ничего — и ответил:

— Не за что, эри. У вас есть ещё вопросы?

И зря: чудовищно и всепоглощающе зря по причине, которая должна была быть очевидной.

Есть ли у меня вопросы? Да, ваше преподобие, есть: тысячи, миллионы, миллиарды — и вы столько же раз пожалеете, что связались со мной, ведь умные из них — единицы; и понятно, что мне будет интересно и хорошо, а вот что вынесете вы — правильно: ничего; бегите, забудьте моё имя и в особенности — фамилию и перемещайтесь, как можно дальше; куда-нибудь, где вас оценят по достоинству, вам нечего делать здесь, на Каденвере, где никто за вашей одеждой, и вашим титулом, и вашими полномочиями не увидит вас, Этельберта Хэйса…

Разумеется, Иветта не сказала всего этого.

Она посмотрела ему в глаза и протянула:

— Есть. Один из них: а можно потрогать мох?

Она хотела, чтобы он ещё раз улыбнулся, но Хэйс поступил лучше: он снова фыркнул.

— Естественно. Он же не ядовитый — трогайте смело, эри.

И в голосе его слышался тихий, но весёлый и искренний смех.

***

Она так и не набралась храбрости спросить, каким «как личность» был третий — нынешний — Архонт Страха Эндол.

***

Ей снились слова. Они удлинялись, укорачивались и переписывались целиком, а затем превращались в рифмованных как «жизнь» со «смертью» и «космос» со «временем» птиц: в бело-голубых чаек и серо-чёрных сов, вместе летящих над морем, более протяжённым, чем Дал-Астраги, и более глубоким, чем Дал-Вершад; и вода вышла из берегов и прокатилась по пустыне, смывая песок, слепленный с прахом, склеенный с пеплом, сплетённый с пылью из драгоценных камней, которая была мягкой и тёплой, как человеческие руки — как сине-зелёный мох, растущий на лестнице, изгибающейся и белой до слепоты; и на её ступенях стоял Витторе, сидел Фернан, лежал Эрнест — и махал с них Олли, конечно же, здесь был Олли, смеющийся, свободный и счастливый…

…он не мог не прийти — не мог не навестить её, политолог и уважаемый лектор…

…интересно, был ли он — тогда, всегда, когда-нибудь — Приближённым?

Проснувшись, она первым делом вспомнила, что они с Хэйсом договорились встретиться через шесть дней: девятнадцатого Декера, в последние часы второй декады первого месяца зимы.

Глава 13. Самая длинная ночь