Человеческое и для людей (СИ)

С ума сойдёшь не «наверное», а наверняка. Да в Ничто и в пепел такой «символизм».

Оплоты были обычными городами, в которых жили не обычные, но всё же люди, которые подобного не заслуживали… а ещё находили забавными достаточно странные вещи: например, инверсию причин и следствий или, как её про себя назвала Иветта, «Историю вы-да-ю-ще-го-ся альпака», рассказанную Хэйсом над Оплотом Печали — самым отчётливым из всех воплощённых.

— …в первые дни я по большей части в растерянности бродил, где придётся, пытаясь разобраться, — и запомнить — кто есть кто и кто за что отвечает. Что, поверьте, было задачей далеко не тривиальной. Жил я тогда, на правах гостя, в резиденции его сильнейшества — и вот однажды вечером захожу я в свои апартаменты и вижу, что на диване у меня гордо возлегает крупный дымчатый альпака.

И Иветта, опешив, уточнила — попыталась выяснить, она банально ослышалась, неверно поняла, не разговаривала с Хэйсом, а видела сон о том, как разговаривает с Хэйсом, или постепенно лишалась рассудка:

— Альпака? Животное — такие… маленькие ламы. С мягкой шерстью. Очень милые.

Невероятно милые и приветливые, а ещё донельзя любопытные, с умными тёмными глазами; она познакомилась с ними (и даже с огромным удовольствием погладила, шерсть у них была абсолютно восхитительной), когда Эрнест — чистейшего счастья ему, где бы он сейчас ни был — предложил «скакнуть на декаду в Паризу»; но как альпака мог оказаться на диване в резиденции второго Архонта Печали Ирлинца?!

— Да, эри, именно они. «Милые маленькие ламы» — его сильнейшество питает к ним определённую слабость.

И не существовало слов, чтобы выразить, насколько этот факт казался… абсурдным. Насколько тяжело, чуть ли не невозможно было вместить в голову то, что Извечной Тени, Горькому Дыму, Стылому Пеплу, Проводнику Печали, одному из шестнадцати практически всемогущих преемников Создателей… нравились альпака.

Альпака. Безобидные, трогательные, ласковые альпака.

И его сильнейшество Ирлинц.

И его Приближённые, которые здесь ничего особенного, ничего, что следовало бы оставить в тайне, не усматривали: да-да, наш «тёмный» повелитель любит Милейших Животных Анкалы — обычное дело, которое можно походя упомянуть; а что, разве что-то не так?

Впрочем, стоило вспомнить — и для собственной безопасности повторно уяснить — парадокс-который-таковым-не-является: сильнейшему дозволительно «питать слабость» к чему угодно, и слабее подобные слабости его не делают никак, ничем и ничуть.

Сопливым студенткам же надлежит владеть собой и молча слушать удивительные истории из жизни Оплота Печали.

— Я смотрел на него с недоумением, он на меня — с насмешкой, однако делать ничего не делал; лишь продолжал гордо возлежать на диване. Я пожал плечами и направился к Джорку — Приближённый Хансен, он до сих пор отвечает за зверинец его сильнейшества — и сказал, что у меня в комнате лежит альпака, с чем, наверное, нужно что-нибудь сделать. Джорк очень удивился, ведь всё было в порядке, то есть все были на месте, ещё пять минут назад; но, естественно, согласился, и в комнату мы вернулись вместе. И на диване обнаружили — его сильнейшество. Он с нами поздоровался и невозмутимо спросил, почему мы выглядим изумлёнными — и когда я сказал, что на его месте совсем недавно лежал альпака, он вытаращился на меня и ответил: «Создатели с тобой, Этельберт. Нет, никакого альпака здесь не валялось, только и исключительно я — всё. Прошедшее. Время».

Истории мутные и развивающиеся — непредсказуемо.

— Признаюсь, я не сразу понял, что произошло: стоял столбом и вид наверняка имел крайне глупый — Джорк же неожиданно закатил глаза и пробормотал, что эта шутка безвкусна, потому что обросла бородой уже очень давно. На что его сильнейшество, ухмыльнувшись, ответил: «Даже ты, мой дорогой, не представляешь, насколько». И вот тогда-то я наконец понял — и, конечно, посмеялся.

И Иветте оставалось только позавидовать главному действующему лицу, потому что сама-то она… ничего не поняла. В чём совершенно не постеснялась признаться.

— Подумайте, эри: у вас есть все вводные — какой же на задачу напрашивается ответ?

Она послушно задумалась, и как писал Артуа Дели, «если исключить невозможное, то, что останется, сколь бы невероятным оно ни казалось, и будет правдой»:

— Альпака был его сильнейшеством Ирлинцом. Точнее, его сильнейшество Ирлинц был альпака.

— Бинго, эри. Абсолютно верно.

И всё бы ничего, вот только это вообще не было шуткой; это и на розыгрыш-то не тянуло, лишь на… как бы повежливее… проявление эксцентричности, над которым посмеялся бы разве что Дориан, и то отнюдь не факт.

Которое хвалёное (Хэйсом) «остроумие» Архонта Печали ставило под сомнение, а также породило очередной любопытный вопрос:

— То есть Архонты… могут превращаться в животных? В любых?

И привело к очередной порции «вполне здравого сумасшествия»: