На пороге стоял Хэйс. И, щурясь, смотрел на кальян.
И где-то это уже случалось.
Балкон на третьем ярусе — Самая длинная ночь. Точно: история повторялась, и стоило, пожалуй, учесть совершённые ошибки и обойтись без невнятных оправданий непонятно за что.
Правда, нынешняя ситуация была… несколько более неоднозначной. Вызвавшей — в отличие от — явное недовольство: широко шагнув вперёд, Хэйс спрятал руки за спину и холодно произнёс:
— Это было очень неразумно.
Ага.
Ну здравствуйте и значит так. Во-первых, не «очень неразумно», а «не очень разумно». Во-вторых, а таскаться с Пришибленным Приближённым по Вековечному Монолиту разве не было, а? А? А?! Подобные прогулки желания сделать замечание не вызывали?
И кстати,
Неделимый, о чём она вообще думала.
«Немедленно возьми себя в руки и скажи что-нибудь конструктивное».
Что-нибудь умное и примирительное, ведь ребята — все трое, и Клавдий, и Дориан, и Лета — как-то неожиданно оказались перед ней; заслонили, загородили, приготовились защищать её, и требовалось
— Ребят…
Плохо. Сипло, сдавленно и чересчур тихо.
— Ребят, — откашлявшись, более (вполне) уверенно проговорила она, слезая со стола. — Всё в порядке.
Хэйс не был по-настоящему зол и не собирался разбрасываться разрушающими намерениями — Иветта не смогла бы объяснить, почему была в этом уверена, но чувствовала, словно бы точно знала, что всё закончится хорошо и никаких проблем ни у кого не возникнет, если никто сейчас не натворит глупостей, и как —
— Разумеется, всё в порядке, — ровно (слишком ровно, голосом натянутым и напряжённым, проклятье) «согласился» Клавдий. — После обысков, проведённых в наших домах, руководство Каденвера должно понимать, что изначально запрещённых смесей у нас не было. И не может не понимать, что достать их мы не имели возможности. Соответственно, всё происходящее лежит в рамках закона.
И ох, Клавдий, Клавдий, Клавдий…
«Поаккуратнее бы ты насчёт запрещённых смесей и рамок закона».
Были ведь — впрочем, конечно, совсем не те; хуже дела обстояли с рамками закона: Иветта Герарди не имела никакого права вмешиваться в ритуал передачи, то есть не должна была обладать способностями Хранителя, а значит и использовать их ей, наверное, не следовало, и почему эта здравая мысль посетила её голову только теперь?
Почему, ну почему она никогда не пыталась разобраться хотя бы в основах юриспруденции?
А Хэйс ведь наверняка разбирался, и тоже помнил про абортирующие, и сказать мог очень много чего, и процедил:
— Я обвинил вас в неразумном поведении, а не нарушении закона. Вашей подруге, эрен Левин, требуется помощь. Оставьте нас.
Слова неубедительные, зловещие,
— Будьте благоразумны. Если она ушла слишком глубоко и Университет удерживает её сознание, единственный, кто может ей помочь — это Хранитель, то есть я.
И никакой Университет, конечно, ничего не удерживал, —
Вот так было лучше. Вот тут появились шансы утихомирить и уговорить.