Человеческое и для людей (СИ)

(Очень давно, во времена Создателей, которые ушли, в Гилии, восточной стране, которой больше нет, у обычных, ничем не примечательных людей родился щуплый ребёнок со странными чертами лица: узкие губы при широких скулах, низкопосаженный нос и глаза удивительной, не виданной прежде формы — сильно раскосые, с нависающим веком; позже их назовут «гилийскими». Шли годы — отличия становились всё выраженнее, и в конце концов обеспокоенные родители привели своего сына к Создательнице Ан’Гараде и спросили, не может ли она вернуть несчастному украденное судьбой, не может ли — исцелить; и Создательница, рассмеявшись одновременно весело и горько, ответила с непонятной, не свойственной ей жёсткостью: «Нет».

«Я не могу исцелить вашего сына, потому что он не болен. Не искалечен, не изуродован и не обделён; он лишь выглядит иначе — и больше ничего. “Он такой же, как вы, и нечего здесь бояться и желать исцелить”, — говорю я вам; идите и передайте мои слова всем, кого встретите на пути».

И он не был единственным, мальчик, чьё имя забылось, из страны, которой уже давно нет: по всему миру у обычных, ничем не примечательных людей рождались — рождаются и будут рождаться — дети с глазами гилийскими, глазами разного цвета, с кожей желтоватой, смуглой и даже крайне тёмной, и разгадка проста: генетические мутации.

И совершенно нечего здесь было бояться или желать исцелить.).

Глаза Хэйса не были гилийскими, но что-то гилийское в них было — а сам он был очень и очень близко; весь целиком, со своими глазами; изящными — длинными и, возможно, чуть узковатыми для мужчины, но оттого почему-то ещё более красивыми — бровями, милыми родинками и губами — его губы тоже были очень. И очень. Близко…

Он, убрав руки, отстранился — Иветта, проведя ладонями по лицу, пообещала себе научиться отсекать подобные мысли быстрее: в идеале — ещё на подлёте, на стадии образования.

Далеко не в первый раз: она вечно клялась и вечно же терпела неудачу, но когда-нибудь ей должно повезти, ведь правда?

(Нет. И ничего-то здесь не исцелить.).

— Зачем, эри? Чего вы хотели добиться?

А вот это — вопросы здравые. И логичные. И справедливые.

И что делать — пришлось отвечать: рассказывать о Самой длинной ночи и признаваться, что если честно, то низачем и просто так. Потому что Любопытство невероятно любит толкать и бить под дых, и дураки — необучаемы.

И она ожидала, что Хэйс наконец выразит всё, что о ней думает, и откажется иметь с ней какое-либо дело (и будет в своём праве по обоим пунктам), но он, немного помолчав… да. Конечно же, неожиданно спросил:

— Скажите, эри, ваша связь с Университетом причиняет вам неудобства?

Она, признаться, искренне растерялась. И, подумав, пожала плечами:

— Да не особо. А что?

И что-то ненормальное, словно бы сущностно неправильное было в том, чтобы видеть Хэйса смущённым и пристыженным, ведь за что ему-то — ему! — испытывать стыд?

— Мы с вами… достаточно давно друг с другом объяснились и пришли к взаимопониманию. Соответственно, мне уже давно следовало предложить вам провести ритуал передачи. Не поймите меня неправильно, эри, — заговорил он с внезапной звенящей настойчивостью, — это только предложение. Если вы желаете передать связи будущему Хранителю — тому, кто займёт эту должность после меня — смело откажите мне. Я не собираюсь ни на чём настаивать, это ваше решение. Однако если они причиняют вам дискомфорт, вы можете передать их мне — если хотите.

И Иветта… ни о чём подобном не думала, потому что у неё не было причины, но теперь — а о чём тут размышлять-то?

— Хорошо, ваше преподобие, давайте я вам их отдам.