Человек бегущий

Поставив вещи, я вышел на просторную террасу на крыше здания. Наверху дул свежий ветер, закатное солнце неудержимо валилось за «палисады» Нью-Джерси, скалистый западный берег реки. Перед глазами открывалась широкая панорама: могучий Гудзон, катящий свои воды со склонов Адирондакских гор, чуть выше подвесной мост Джорджа Вашингтона, воздушный и легкий, хотя он и самый загруженный автомобильный мост в мире, а на воде столпотворение судов – баржи, моторки, яхты, прогулочные пароходы, паромы. Я поднял голову и увидел такое же движение в вечернем небе, одновременно десятки самолетов и вертолетов, летевших на разных высотах во всех направлениях. А посмотрев под ноги, увидел мощное течение парквея имени Генри Гудзона, бескрайние вереницы больших американских машин. Я стоял, зачарованный апофеозом движения в трех стихиях, в воздухе, в воде и на земле, Америка представала как гигантский заводной механизм, цивилизация perpetuum mobile, и несмотря на усталость, я почувствовал, как этот императив движения вливается и в меня, заводит внутри мотор, зовет немедленно куда-то поехать, побежать, начать что-то новое.

На следующее утро, позавтракав кофе с поджаренным бейглом и сыром «Филадельфия» – все вкусы были новыми для меня, – я отправился бегать в Риверсайд-парк, раскинувшийся вдоль Гудзона под самыми окнами нашей резиденции. В этот ранний час я обнаружил там сотни бегунов: одни или группами, с собаками или с детскими колясками, казалось, они подчиняются все тому же зову непрерывного движения. Америка в те годы переживала беговой и фитнес-бум, начавшийся еще в 1970-е, миллионы людей выходили на старт или просто на пробежку, джоггер стал самой опознаваемой фигурой американских городов. Кроссовки сделались повседневной обувью и модным аксессуаром: в Нью-Йорке их носили все, от университетских профессоров до ассистентов в офисах – как часто приходилось видеть в метро девушку в строгом деловом костюме и кроссовках, в этом был расслабленный нью-йоркский шик. Кроссовки заполняли балконы на концертах классической музыки в Карнеги-холле и Линкольн-центре (партер пока еще держался), специальные модели стали выпускаться для городской молодежи «на раёне», так называемых inner city kids. Обзавелся двумя парами и я, для выездов в город и для бега. В СССР кроссовок не знали: после убогих отечественных кед, «чешек» и случайно перепавшей от спортсменов обуви (помню, я не один год играл в теннис в фехтовальных тапочках с ужасно тонкой подошвой, которые удалось достать тренеру, а были и такие люди, что спиливали шипы с футбольных бутс и так ходили) и после появившихся к Олимпиаде-80 лицензионных советских Adidas, где замшевая ткань нещадно красила носки и ноги в радикально-синий цвет – мои новые кроссовки из коробки были такие удобные, упругие и легкие, так восхитительно пахли резиной и новой синтетикой, что в первый день я лег в них спать.

Не бегать в Америке было нельзя, но, в отличие от завсегдатаев Риверсайд-парка, я совершал свои забеги в позднее время, когда парк уже был закрыт. В сентябре по ночам становилось прохладно, и я надевал еще одно изобретение американского гардероба, «худи», или, как ее у нас называют, «толстовку» (хотя Льва Толстого я в такой не представляю) – толстый хлопковый свитер с капюшоном и карманом-кенгурятником. Эта одежда родилась здесь, в Нью-Йорке, в 1930-х, предназначенная для работы на улице холодной осенью и зимой, и здесь же вошла в моду в 1980-х, на волне популярности хип-хоп культуры и фильма «Рокки»: именно такую носил герой в исполнении Сильвестра Сталлоне. Я бежал вниз по Клермон-авеню, мимо неоготической Риверсайд-чёрч, затем по непривычно пустому Бродвею, мимо витрин закрытых ресторанов, сворачивал к реке по 72-й улице и останавливался у решетки Риверсайд-парка, запертой на ночь. Изо рта шел пар, в воде Гудзона отражались огни далекого берега Нью-Джерси.

Много лет спустя я опознал себя, бегущего, в фильме «Стыд» Стива МакКуина, в котором главный герой, Брэндон, одиноко живущий в Нью-Йорке, бегает по ночам под музыку Баха в своем плеере. Одна из самых сильных сцен фильма (и возможно, лучшая сцена бега в мировом кино) – та, где он бежит по ночной 31-й улице под медитативную Прелюдию ми-минор из Первого тома «Хорошо темперированного клавира» в исполнении Гленна Гульда. Я пересматривал ее много раз, неизменно поражаясь, как токкатная моторика Баха совпадает с темпом бега и ритмом ночного города, его граффити, светофоров, тусклых фонарей и проносящихся мимо грузовиков и такси. Я узнавал себя в образе Брэндона – но еще и в том, что именно тогда, в Нью-Йорке, я открыл для себя Гульда и слушал его в наушниках день и ночь. Переведя дух возле Гудзона, я разворачивался и бежал по Бродвею домой на 125-ю улицу, стараясь, чтобы обратный путь был на одну-две минуты быстрее.

2