Человек бегущий

Моряка той же зимой загрызли волки. А Афанасьев бесследно исчез из поселка. Одни говорили, что он подался мотористом к морзверобоям на Мыс Шмидта, другие – что ушел кочевать с иультинскими бригадами, третьи видели его охотящимся в сопках. Я вторгся в его одинокий тундровый мир, случайно заглянул туда – и разрушил, рассказав о нем всему свету. Когда я вернусь в сопки между Эринвээмом и Ионивээмом и встречу его там, с карабином и верным Моряком, то попрошу прощения, а он, как обычно, промолчит.

3. Азимут 0°

В следующие два года география моих северных странствий расширилась: я сплавал на ледоколе с генгрузом по части Севморпути, проехал на попутках Колымский тракт, слушая рассказы водителей о смертельно опасных ледяных перевалах и лобовых столкновениях в облаках пыли, о бессонных перегонах в шестидесятиградусный мороз, когда нельзя остановиться даже на полчаса, чтобы не замерзло масло в трансмиссии, и о россыпях безымянных костей, лежащих под каждым километром трассы, соединявшей золотые рудники и лагеря империи ГУЛАГа. Остатки лагерей встречались там и тут – заброшенные бараки, колючая проволока, рухнувшие вышки охраны – что превращало трассу в одну нескончаемую братскую могилу, и дух смерти незримо витал над ней, забирая с собой и водителей наших дней: на дороге каждые пару километров попадались шоферские могилы, бетонная плита и один или два руля. При выездах на трассу, и в Магадане, и в Сеймчане, стояли святилища, где водители проливали на землю водку, оставляли пироги и просили духов дороги об удаче. А на вершинах сопок вдоль пути встречались юкагирские могилы, украшенные шаманскими знаками, выцветшими тряпочками и бубенцами, что тонко позванивали на ветру.

Довелось мыть золото и мне: две недели провел я в артели золотодобытчиков в низовьях Колымы, на границе с Якутией, работая на водяной пушке «важгерте», разбивая речную породу в пульпу, которая затем поднималась конвейером на промприбор и стекала вниз по резиновым коврикам, оставляя в их ячейках крупицы золота. Как и у всех артельщиков, мои карманы были зашиты, ногти подпилены и штаны выпущены поверх сапог, чтобы ни одна золотая пылинка случайно не прошла мимо общей кассы. Добрался я и до Камчатки, работая с вулканологами на Ключевской сопке, прощупывая тело вулкана взрывами. Помню, как после трех месяцев скитаний я оказался в Петропавловске, настоящем городе, с удивлением ходил по улицам, вдыхая забытый запах бензина и глядя на свое небритое отражение в витринах, прижимался щекой к прохладной чистой наволочке в гостинице, открывал и закрывал горячую воду, а спустившись в ресторан, вошел в анекдотическую роль разбогатевшего старателя и заказал водки и весь ассортимент меню без разбора, съев от силы четверть того, что принесли.

Годы учения прошли, начались годы странствий, и притяжение Севера становилось только сильнее: подобно вибрирующей стрелке компаса, я смотрел в одном направлении и искал ту самую свою первую Чукотку. Где бы ни оказывался – на Восточном побережье США, в Японии или на Британских островах – я всегда старался доехать до крайнего северного предела: Вермонта, Хоккайдо, сурового шотландского North Coast – словно только там прояснялась оптика и открывалось что-то важное о всей стране.

А затем я оказался в Лапландии. Однажды летом, в июне, мы со спутницей возвращались на машине из Мюнхена в Москву. Путь лежал через всю Германию с юга на север, по образцовым автобанам между буковых лесов и цветущих рапсовых полей, паромом с острова Рюген, обрывавшегося меловыми скалами в Балтийское море, в шведский Треллеборг и выше до Стокгольма, откуда предполагалось доплыть ночным паромом в Хельсинки и дальше через Петербург до Москвы. Промелькнула мимо южная Швеция с ее ветряками и полями овса и вереска, университетский Лунд с игрушечными домиками, обсаженными розами, Кальмар со средневековой крепостью, деловой промышленный Норчепинг, и к вечеру мы оказались в Стокгольме. Теплой ночью в крохотной комнате гостиницы на Гамла Стан, открыв окна на узкую улочку, откуда доносились запахи расположенной снизу фалафельной лавки и голоса полуночных туристов, я изучал карту маршрута и неожиданно спросил: «А что если не плыть на пароме, а поехать в Финляндию по суше, вокруг Ботнического залива?»