В половине девятого, когда сумерки окончательно накрывали горы, на сцене зажигались огни и выходил симфонический оркестр – обычно один из австрийских, пусть и не Венская филармония, но хорошего класса. Из всех концертов мне запомнилась Четвертая, «Романтическая», симфония Брукнера: с ее образами природы, Альп, лесной стихии она отвечала духу места. Симфония начинается с едва слышного тремоло струнных: с первыми тактами налетал ночной ветерок, уже прохладный в конце лета, по спине проходила дрожь, и из этого шороха появлялся зов валторны, который подхватывали другие инструменты – тема ширилась, росла, достигала кульминации. Звук отражался от черной каменной стены и накрывал всю долину, музыка Брукнера возвращалась в те пейзажи, среди которых была написана: вслед за драматичным анданте второй части следовало бодрое скерцо третьей, с перекличкой охотничьих рогов и простодушным лендлером – австрийским народным танцем, прародителем вальса, и все завершал мощный финал, неизменный брукнеровский гимн мирозданию, в котором сливались все стихии. Вокруг сгущалась ночная тьма, наверху было звездное августовское небо, внизу – яркое, пульсирующее пятно сцены, становилось холодно, и люди, допив вино, прижимались друг к другу, укутывались пледами. Но вот начиналась кода, и из глубины появлялась тема валторн из первой части, заливая все мажором, растворяясь в ослепительном свете финальных фанфар. Точка поставлена, но дирижер не опускал руки, дожидаясь, пока не затихнет эхо в закоулках альпийской долины, и лишь затем, сначала робкими хлопками, потом все шире, громче начинались аплодисменты.
Затем шли бисы; иногда, если публика была воодушевлена, оркестр повторял целую часть симфонии. Однажды все действо проходило под моросящим дождем, музыканты долго настраивали инструменты, зрители сидели в плащах и накидках. По окончании мы спускались вниз по тропе, освещенной переносными прожекторами, и местные пожарные и горные спасатели из Зеефельда стояли вдоль дорожки, поддерживая зрителей в скользких местах: ручей от дождя поднимался и подмывал тропу.
Лойташ со своей музыкальной ностальгией остался позади, и пелотон понесся вниз в долину Инна. Дорога была прямой, без острых поворотов, асфальт, как обычно в Австрии, идеальный, и скорость быстро выросла до 80 километров в час. Здесь начинается торг с собственным страхом: ехать можно и быстрее, профессиональные гонщики регулярно разгоняются до ста и выше, да и местные любители, хорошо
После короткой равнинной интерлюдии вдоль Инна, где нам удалось усидеть в быстрой группе, началось первое серьезное испытание Тура: 23-километровый подъем к перевалу Кютай со средним градиентом около 6%. Пелотон растянулся, лидеры были уже далеко впереди, все, опустив голову, работали в своем темпе – и тут рядом с нами появился мужичок на простом алюминиевом байке. Сухощавый, загорелый, неопределенного возраста, с гривой седых волос из-под шлема, он в шортах и сандалиях ехал вверх быстрее нас. Видимо, для него это был коронный трюк, присоединяться на подъеме к гонке и показывать свой класс – но крутил он очень мощно, не менее 400 ватт, обгоняя сильных любителей на карбоновых велосипедах, в десятки раз дороже его алюминиевого чуда. По всему миру есть масса таких одаренных велосипедистов, даже не помышляющих о гоночной карьере, например, в высокогорных деревнях Латинской Америки. Колумбийский гонщик про-Тура Ригоберто Уран выкладывал в сети видео, где он тренируется на домашних трассах со скоростью 40–45 километров в час, и к нему пристраивается сзади местный крестьянин средних лет в тяжелой одежде и в горных ботинках, с рюкзаком за спиной, и легко поддерживает скорость профессионала. Впечатленный Уран пригласил его в местный веломагазин, где презентовал ему командный велосипед и комплект велоформы.