Человек-пистолет, или Ком

На лице маман отразилось такое смятение, что Жанка не выдержала — расхохоталась. За Жанкой рассмеялись остальные, в том числе и сама маман. Мир кое-как был восстановлен, и происшедшее уже не казалось такой трагедией. Единственное, что еще беспокоило маман: как уладить конфликт в школе? Но Валерий пообещал, что устроит и это… После чего маман разогнала всех спать, а с Валерием беседовала до поздней ночи… О чем уж они там беседовали, я, конечно, мог только догадываться, но Валерий уверял, что исключительно о моем скорейшем освобождении из «дома скорби», к чему ему и удалось в конце концов склонить маман. Так или иначе, но если бы не он, она, пожалуй, еще попила бы мою кровь…

С пива и горячих сосисок началось мое неожиданное сближение с Валерием, и вся следующая неделя, на которую у меня был выписан липовый больничный, пролетела в каком-то сплошном чаду.

Удивительное дело, но действительно не последовало не только никакого продолжения разразившегося в семье скандала, но даже не нашлось каких-либо следов, напоминавших о нем.

Ни маман, ни кто другой не пытались что-то довыяснять или хотя бы как-то вскользь затронуть со мной эту тему, так что поначалу меня самого подмывало затеять дополнительное разбирательство и разрядить свои эмоции, однако я удержался… Зато с Валерием эта тема сделалась постоянным и единственным предметом наших долгих пьяных разговоров. Каждый день мы сходились у меня или ехали на дачу, и всякий раз кончалось тем, что напивались до бесчувствия, а поутру, продирая глаза, подбадривали друг друга одной и той же молодецкой присказкой, запущенной Валерием и повторяемой теперь нами обоими на все лады. Один начинал: «Нет, так пить больше нельзя…» — а другой подхватывал: «Именно! Пить надо больше!..» Пару раз Валерий приводил каких-то девок, и мы развлекались с ними.

С Лорой я продолжал встречаться как ни в чем не бывало. Она была спокойна и доброжелательна, и мы смотрели друг другу в глаза без малейшего смущения. Я не чувствовал к жене враждебности и не мог сказать, что она стала мне неприятна. Более того, в ее отношении ко мне появился незнакомый мне ранее оттенок некоего терпеливого товарищества, но без малейшего налета холодности, и меня это приятно впечатляло. Однако Лора неизменно оставалась ночевать в Сокольниках, если я ночевал дома… Каждый день я собирался перебраться к своим на «Пионерскую», но всякий раз откладывал.

С Жанкой я вообще не виделся эти дни, хотя все мои мысли были заняты ею. Было ясно, что причиной ее решения подвергнуться унижению осмотром и последовавшей за этим выходке с объявлением было не что иное, как мое скотское поведение Восьмого марта на даче, которое она сочла (и совершенно справедливо!) предательством и за которое так своеобразно мне отомстила… Между тем я почему-то оставался в полной и искренней уверенности, что и после всего между нами продолжает существовать «высшая связь» и Жанка будет искать встречи со мной, и что поэтому я будто бы обязан сдерживать ее до какого-то загадочного момента в будущем, когда нам вновь суждено обрести друг друга… Однако Жанка не звонила и не искала встречи, а я скучал все сильнее… Кажется, я еще искал разрешения противоречия между двумя фатально несовместимыми образами, существовавшими во мне: первый складывался из прекрасных, магических символов — ползущего под небеса лифта, говорящего яблока, белого английского четырехбуквья на зеленом поле и маятника. Второй состоял из одной лишь туповатой ухмылочки, появившейся после нашей близости на ее напомаженных губах, — той самой ухмылочки, которую успел загрести в свою память и Валерий (ему, однако, была неведома зловещая цепочка ассоциаций, тянувшаяся за одной этой ухмылочкой)…

Моя пьяная болтовня с Валерием раз от раза становилась все отвратительнее. Продолжая упорно отрицать, что между Жанкой и мной что-то было, и при этом кокетничая самым пошлым образом, я распинался перед ним (как прежде перед Лорой) о Жанкиной чистоте, непорочности. О том, что, дескать, не только для меня, а для любого было бы бесконечным счастьем, воспитав из нее нечто святое, вдобавок заслужить и ее любовь… Валерий с самым серьезным видом выслушивал мои излияния и выражал абсолютное согласие, но все-таки время от времени мягко намекал, что все это, конечно, очень хорошо и возвышенно, но вот как быть с тем, что установило обследование.

— Какое обследование?! Мы еще будем верить каким-то дурацким обследованиям?! — отмахивался я.

— Ну, — снова соглашался он, — нет, так нет…