Человек, рожденный быть королем

Мне путь на запад, вам на юг,

Чтоб там — так надо разуметь —

Коронку графскую надеть!

Прощай же, графчик! Впрочем, глаз

Не слишком пяль; не то как раз

Там в петлю шеей попадешь

И со стены, как лот, падешь».

Но в эти дерзкие слова

Герой наш вслушался едва,

Быв занят помыслом иным,

Когда солдат прощался с ним.

Меж огороженных полей

Скакал дорогой он своей,

И наконец, в исходе дня,

К таверне повернул коня,

Где ночь провел, забыв труды.

С рассветом, только что дрозды

Запели в утренней красе,

Он вновь пустился по росе,

И целый день в далекий путь

Скакал, не смея отдохнуть.

Но тут он был не одинок:

Вдали виднелся городок,

Куда тянулся караван

Крестьян, веселых горожан.

Там в капишоне шел монах;

Здесь, меж корзинок, на ослах

Хозяйки ехали верхом;

Там распевали соловьем

Толпы гулявших пышных дам;

А тут был слышен шум и гам:

Валили пестрые толпы

Мужчин и женщин, шли попы,

Солдаты, дети, длинный ряд

Одетых в праздничный наряд

Веселых девушек, кругом

Его встречавших с добрым днем

И с пожеланьями найти

Всех благ возможных на пути.

Так пролетел и день второй,

И он в таверне городской

Провел всю ночь, и утром, чуть

Лишь рассвело, пустился в путь.

Еще спал в городе народ,

А он уж солнечный восход

Встречал с восторгом. Трудный путь

Вился все выше, выше вкруть

На холм возвышенный. Назад

Он, оглянувшись, бросил взгляд

На город, пышно под холмом

Раскинутый: вот Божий дом,

Вот площадь, улица, а вот

Видна и ратуша с высот —

Все приютилось под холмом,

Поросшим липами кругом.

Был воздух свеж, прозрачен, чист:

Не трепетал на липах лист,

И лишь над кровлями церквей

Крутились стаи голубей.

Из труб струился ранний дым,

Столбом вставая голубым,

Как знак, что в городе за труд

Принялся деятельный люд.

Веселый, счастливый, живой.

И был так радостен душой,

Так чужд всех скорбей Михаил,

Что, мнилось, свыше получил

Удел бессмертия, где нет

Ни слез, ни горестей, ни бед.

Отсюда путь налево вел

В безлюдный и безлесный дол,

Где лишь в местах, по коим шли

Овраги темные, росли

Деревья тиса, и меж них,

Защищены от ветров злых,

Взвивались с песнями юлы.

Вокруг оврагов, полных мглы,

Пестрели пастбища овец.

И проезжавший здесь гонец

Уж был заслушаться готов

Веселых песен пастухов.

Он ехал долго и легко.

Взошло уж солнце высоко,

И вот, успел лишь он едва

С конем подняться изо рва,

Где тень деревьев в те часы

Еще хранила след росы, —

Как вдруг он видит пред собой

Конец возвышенности той.

Пред ним, одетый в блеск лучей

Прекрасной осени, во всей

Красе и славе, был простор

Долины, где терялся взор.

Ряд длинный золотых снопов,

Листва осенняя лесов,

Лугов зеленых чудный блеск,

Меж них ручьев игривых плеск —

Все тут на много миль вокруг

Слилось в пейзаж волшебный вдруг:

От этой горной высоты,

Где он стоял, до той черты

Изломанной по гребням скал,

Где виноградник восставал

Над виноградником, как лес,

Теряясь в синеве небес.

И за ручьем, в садах густых,

Он видел шпицев золотых

Блеск ослепительный: пред ним

Вставал над садом вековым

И каждый миг все выше рос

Предмет поездки — Замок Роз.

Когда ж спускаться стал с холмов,

Он за оградой из цветов

Мог слышать взмахи острых кос,

Срезавших на поле овес.

Пред ним ручей; в долине той

Он извивается змеей.

На нем был мост, и шагом паж

Проехал мост при звоне чаш

В руках хозяев этих нив.

Они под тенью старых из

Лежали на траве кругом,

И чаши, полные вином,

У них ходили по рукам.

При них лежали здесь и там

Серпы и косы, а предмет

Веселья их — простой обед:

Блестящий сыр, густой творог,

И хлеб пшеничный, лук, чеснок,

И груды яблок золотых,

Румяных, сладких, наливных,

И только что снятый с оград,

Прозрачный, зрелый виноград.

Услыша песни, Михаил

Косцов как братьев полюбил.

Он вспомнил детские лета

И благодатные места

У вечно памятной реки.

Как друг, глядя на ручейки,

В цветах кувшинок золотых,

Он мнил, что говор волн живых

Ему и всем, в ком сердце есть,

Приносит радостную весть.

Когда ж, ступив на парапет,

Косцов услышал он привет, —

Он в самом деле возмечтал,

Что он опять ребенком стал;

Что он в день жатвы у возов

Заснул в тени родных снопов;

Что все минувшее лишь сон:

Король и сквайр, и быстрый гон

Коня в неведомый овраг,

И боль внезапная, и мрак

В его очах, и долгий бред;

И, черной мантией одет,

Доминиканец, и уход

За ним, исполненный забот;

С аббатом их свиданья миг,

И дни над грудой пыльных книг,

Им прожитые; и опять

Король, завистливая знать,

И этот конь, и блеск одежд,

И путь без цели, без надежд.

О, как теперь желал бы он

Разрушить этот тяжкий сон!

Хоть раз на мельницу взглянуть

И под снопами вновь заснуть!

Но, ах! тех чудных дней опять,

Ему уж больше не видать!

Был полдень. Воздуха струи

От зноя зыблились вдали.

По обе стороны едва

К земле не гнулись дерева

Под грузом фруктов. Миг один —

И вот встают, из-за вершин

Дерев, бойницы; красный цвет

На них уж серым стал от лет

С страны подветренной. Мосты

Открыты; настежь отперты

Ворота в з

а

мок; всюду рвы,

Заглохли от густой травы,

И стаи рыбок золотых

Блестят в воде на солнце в них:

Так долго царствовал покой

Над здешней мирной стороной!

Под тенью стрельчатых ворот

Лежал привратник без забот

И спал на постланном плаще.

Одной рукою он еще

Касался арфы; рядом с ним

Лежал трепещущий налим,

Во рву сегодня на заре

Им ловко пойманный в поре,

И тут же, подле рыбака,