Человек за бортом. Полярная повесть

В медпункт заглянул Топор – повар Анатолий Дмитриевич Ерофеев. Клички на полюсе присваивались раз и навсегда. Неведомым путем переходили они от экспедиции к экспедиции, и на какую бы станцию ни прибыл полярник, его прозвище, даже много лет назад присвоенное, моментально становилось известно всем – от умудренных опытом зимовщиков до новичков. Ерофеева прозвали Топором за его любимую присказку. Когда полярники ругали повара за несъедобную стряпню, он говорил: «А вот русский солдат из топора кашу сварил, и то вкусно было». Возражения, что находчивый солдат из знаменитой сказки в кашу еще и масла добавлял, Топор пропускал мимо ушей. Пример был явно неудачный: сам повар никакой солдатской изобретательностью не обладал, а о сказке, видно, знал лишь понаслышке. Прозвище, однако, он себе заработал. И вот теперь, зайдя в медпункт, повар позвал доктора на склад: «Надо подписать акт приемки продуктов. Пошли, Макс, пошли, это недолго, поставишь закорючку и свободен. Порядок такой».

На продуктовом складе продукты валялись как попало, в углу громоздились коробки, ящики, упаковки.

– Ну и как мне теперь в этом разбираться? Зачем вы все распаковали, поди теперь определи, к какому продукту какая маркировка? А где сертификаты на мясо, молочку, бакалею?

– Ты чо, совсем охренел?! – взвился Топор. – Какие еще сертификаты? Я тебе русским языком говорю, распишись в акте приемки и хиляй по холодку к своим клизмам.

Не отвечая повару, доктор направился в тот угол, где валялись упаковки, и начал их разбирать. Первой в руки ему попалась коробка из-под сметаны. Надпись свидетельствовала, что произведен калорийный молочный продукт в Кейптауне, но… пять лет назад. «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда! – подумал Максимов. – Явно какая-то ошибка». Просроченными оказались практически и все остальные продукты, включая бакалею, соки, мясо. Упаковки с чесноком были покрыты плесенью, рядом с яблоками громоздились коробки с замороженной, тоже просроченной, рыбой, рис и сухофрукты были изъедены червями, в муке мерзко копошились жучки…

– Вы на закупку продуктов ездили? – поинтересовался Никита.

– Еще чего, – хмыкнул повар. – Покупают начальник экспедиции, еще кто-то, я даже не знаю, нас близко не подпускают.

– Ну хорошо. Но вы же продукты потом принимали. Как же вы могли не увидеть, что они практически все либо просрочены, либо в таком состоянии, что в пищу непригодны.

– А чего мне их разглядывать, других-то все равно не будет. Да ты не дрейфь, солдат из топора кашу варил, – ввернул он свое любимое.

– Ел я вчера вашу, с позволения сказать, кашу, она точно из топора сделана – железом, причем ржавым, отдавала, – возмутился Никита.

– Да ты, сопляк, на кого бочку катишь, да я тебя… – и добавил угрожающе: – Гляди, с огнем играешь.

– Что ты меня? – тоже переходя на «ты», резко оборвал его Никита. – Какой ты огонь?! Ты – вредитель, если собираешься людей таким говном травить.

Почувствовав решительный отпор и, видно, поняв, что нахрапом задиристого доктора не возьмешь, Топор как завелся, так же враз и угомонился. Уже почти совсем мирно предложил: «Ладно, пошли к начальнику, щас Петрович тебе живо объяснит, что почем».

День был почти безветренным, и хотя снегу намело чуть ли не по пояс, от склада до домика, где жил начальник станции, они добрели за какие-нибудь полчаса.

Клюв сидел в кают-компании, завтракал, попивая чаек и заедая его толстенным бутербродом с сыром и колбасой, смотрел по телевизору передачу «Давай поженимся». «А ведь собак нельзя дразнить во время еды», – подумал ироничный Никита, но все же разговор решил не откладывать. Однако Топор не дал ему и слова сказать, решил захватить инициативу сразу.

– Извините, Владимир Петрович, что кушать помешали, – елейным голоском обратился он к начальнику, хотя вот так вот полностью, по имени и отчеству к нему на станции никто не обращался. – Доктор наш, видать по всему, совсем заболел, у него жар, наверно, ему лечиться надо, – и довольный своей остротой, расхохотался.

– В чем дело? – нахмурился Клюв, который и впрямь был недоволен тем, что его отвлекают от такого серьезного занятия, как прием пищи.

– Не хочет подписывать акт приемки продуктов, сертификаты ему, видишь ли, подавай, срок годности не тот, мать его ети.

– Лучший товарищ для доброго разговора – это чай, так в рекламе, что ли, говорят? Вот берите чаек, садитесь рядком да поговорим толком, – умиротворяюще предложил Акимов.

– Лучший наш товарищ для разговору – это «шило», – внес свои коррективы Топор, но за неимением оного удовольствовался чаем, которого, не жалея, бухнул в кружку пакетиков пять, не меньше, отчего напиток сразу приобрел дегтярный цвет.

Клюв по-прежнему не отрывал глаз от экрана, и только когда начали рекламировать итальянские кухни, снизошел до разговора.