Человек за бортом. Полярная повесть

– Так что там у вас стряслось? Погоди, погоди, Палыч, – остановил он повара, который сразу начал возмущенно жаловаться на врача. – Пусть вон молодой специалист выскажется. У нас, как в старой песне поется, молодым везде дорога, – и счел нужным добавить: – Но и про почет к старшим тоже забывать нельзя.

– Владимир Петрович, – горячо начал Никита. – Во-первых, повар, по инструкции, не имел права принимать продукты на станции без меня. Он же не только их принял, но и распаковал. Ни одного сертификата мне не предоставил. Да и какие могут быть сертификаты, когда практически все продукты просрочены. А сметана – аж на пять лет, я даже глазам своим не поверил. Мы же всех людей такими продуктами отравим, а лечить мне. Кстати, о лечении. Чем лечить? Я сам хотел к вам сегодня обратиться. Половина лекарственных препаратов, если не больше, тоже просрочена. Это же катастрофа. Нужно срочно посылать заявку в Институт полюса, пусть с ближайшего же ледокола отправят нам вертолетом необходимые препараты. Из того, что у меня есть, я никому помощь оказать не смогу, – все больше и больше распалялся Максимов.

– А ты, Макс, оказывается, паникер. Совсем вредное для полярника качество, – попенял ему начальник.

Здесь, на станции Никиту теперь в основном называли Максом. Кличку доктору не припаяли – осторожничали: врач все-таки, а ну как придется к нему за помощью обращаться.

– У тебя это первая зимовка, так что ты много не знаешь и не понимаешь, – продолжал увещевать его Акимов. – Мы, зимовщики, привыкли выживать в любых условиях. Ради нашей российской науки, ради того важного дела, которое поручила нам Родина, мы способны преодолеть любые трудности и тяготы зимовья, – завел демагог Клюв, любитель разглагольствовать и вещать прописные истины, свою любимую пластинку. – Ты что такое говоришь? Какая заявка, какой ледокол, какой вертолет? Да ближайший ледокол здесь появится, может, через полгода. А народ у нас в целом здоровый, так что в твоих лекарствах мало кто нуждается. Справишься. Теперь, что касается продуктов. Согласен, неувязочка вышла. Должно быть, при закупке кто-то недоглядел, в Кейптауне же все не по-нашему написано, поди разберись. Но опять-таки, других продуктов нет и не будет. К тому же повар у нас кудесник, он, как сам говорит, и из топора кашу сварит. Да и насчет продуктов ты особо не заморачивайся, наш народ, если надо, и топор съест, и гвозди разгрызет, такие вот у нас железные люди. А актик надо подписать, нельзя нарушать закон, документы должны быть в порядке.

– Да при чем тут «по-нашему» написано, не «по-нашему», – снова завелся Никита. – Цифры-то на всех языках одинаковы. Неужели не видели, что сметана – молочный продукт! – выпущена аж пять лет назад.

– Далась тебе эта сметана! – с раздражением воскликнул Клюв и, не желая обострять конфликт, заключил: – Иди, голубчик, работай. Да, а документы все-таки подпиши, мой тебе добрый совет, – и кивнул на доску объявлений, где на самом видном месте висел собственноручно изготовленный начальником плакатик, выдержка из «Договора полярника».

Из всех обязательств зимовщиков, как постоянное напоминание каждому, Клюв выбрал единственную фразу: «Обязуюсь выполнять ВСЕ указания руководства». Слово «все» он специально написал большими буквами, а для вящей убедительности еще и красным фломастером подчеркнул. Начальник станции человеком был мягким, мирным, избегал всяких конфликтов и ссор. Пакостил он полярником умело, коварно, но исключительно исподтишка. Никогда не грозил полярникам никакими наказаниями, не любил и старался не повышать голос на подчиненных; он просто тыкал пальцем в пресловутый плакатик, считая, что умный поймет, а дураку объяснять – только зря время и нервы тратить.

***

Давно еще, в какой-то книжке, Никита вычитал и запомнил фразу: «Лучше плавать с хорошим угрюмым капитаном, чем с капитаном шутливым и плохим». Здесь, на полюсе, общаясь с начальником станции, он вспоминал эту фразу все чаще и чаще.