Человек за бортом. Полярная повесть

– Не будьте засранцами, – ляпнул Клюв.

К своей кличке, прилепленной ему еще на ледоколе, он относился равнодушно, знал, что уже не избавиться. Клюв так Клюв, ничего особенного.

Но тут из толпы раздался чей-то непочтительный возглас: «Сам ты засранец!»

– Кто сказал? – строго спросил начальник.

Воцарилось молчание.

– Я спрашиваю, кто сказал?

– Ну, я сказал, – заявил сантехник Афоня. – Ты нам в день по тридцать сантиметров отмеряешь, а склад у тебя забит туалетной бумагой. Думаешь, мы не знаем? Для себя бережешь, значит, ты и есть главный засранец.

– Бумагу, как и все прочее, экономим, чтобы оставить следующей экспедиции, а тебе, Афоня, напоминаю: не забывай читать, – и Клюв, он же Засранец (отныне вторая кличка прилепилась к нему намертво) постучал пальцем по плакату на доске объявлений.

– Какой еще будущей станции! – возмутился Афоня.– Что ты нам лагман на уши вешаешь? – когда-то Виктор Смирнов долгие годы работал в Средней Азии, с тех пор любую лапшу, вермишель и даже макароны называл лагманом. – Следующая станция другую бумагу получит, а эту ты куда денешь? В жопу себе засунешь, жрать будешь или домой повезешь, собственную задницу подтирать? Так тут ее столько, что тебе до конца жизни хватит, еще и внукам твоим останется.

***

Через неделю жизни на станции после ужина Никита попросил задержаться Саню Богатырева, инженера-строителя Ивана Брылева и главного механика станции Васю Бойко. С Саней они сдружились накрепко, с Бойко и Брылевым тоже установились вполне дружеские отношения. Кличек Никита принципиально не признавал, к каждому обращался только по имени либо по отчеству. Остальные же полярники Ивана звали Ванька-встанька, а Саню – Санька-встанька. Прозвали их так потому, что на станции эти двое ни от какой работы не отказываются. Чем препираться, лучше самим пойти сделать. А Вася Бойко получил прозвище Борька. Когда он, знакомясь со всеми в кают-компании, назвал свою фамилию, кто-то не расслышал и переспросил: «Чего-чего? Борька?» Так и пошло – Борька да Борька.

В медпункте Никита рассказал друзьям о бедственном положении медицины на станции, показал неработающее оборудование.

– Ну, о рентгене я не говорю, починить только специалисты смогут. А вот бестеневые лампы, может быть, удастся привести в порядок. Ведь случись что, я даже простенькой операции при таком освещении сделать не смогу. Лампы просто необходимы. То же и с баллонами. Кислород и закись азота для анестезии есть, а редукторов нет, так что и пользоваться нельзя, издевательство какое-то. Представления не имею, кому понадобилось с баллонов редуктор свинтить и для чего, собственно…

– Это ты, Макс, такое наследство получил? – поинтересовался Бойко.

– Ну да, я надеюсь, ты не думаешь, что это я специально сам все это вывел из строя, чтобы вас лечить нечем было.

– Видел я разные станции, но такой точно не видал, – проворчал механик. – Говорили мне, что «Пионерная» – это полный отстой, существует лишь потому, что закрыть ее нельзя из каких-то там политических амбиций. На хрен она никому не сдалась, эта станция, вот и отношение к ней такое, а заодно и ко всем нам. За скотов держат. Ты думаешь, мы не знаем, какой у тебя базар был с Клювом и Топором? Нас же не кормят, а форменным образом травят. Если выживем, то язву наживем точно. Кстати, ты этот акт приемки в итоге подписал?

– Конечно нет, я же не самоубийца – подписывать такие документы. До сих пор удивляюсь. После этого разговора мне Клюв ни разу больше не сказал, чтобы я подписал документы.

– Да ты ему на фиг не сдался, – предположил самый старший из них Иван Брылев, у которого уже четыре зимовки было за плечами. – Поставили вместо тебя закорючку и забыли. Поймите вы, тут дело не в подписи. Дело в отношении, вернее даже в системе. Станция старая, себя дано изжившая. Это Клюв нам про науку может свистеть. Какая здесь наука, ею и не пахнет. Так, для блезиру шарики запускают и толщину льда меряют, которая веками не меняется. Вася правильно сказал, «Пионерная» существует только потому, что на этом участке океана должна быть наша станция. И точка. А что мы тут делаем – по большому счету никого не волнует. Вот поэтому и отношение к нам такое. Все через одно место делается. Медикаменты покупают в Германии, и водку там же берут, а в Африке пиво и продукты скупают по дешевке. Ты представляешь, сколько может стоить такой неликвид? Да за него не то что гроши платить жалко, за него еще и приплачивать нужно, чтобы вывезли. Вот куда денежки утекают. На каждую станцию выделяются миллиарды рублей, а на нас тут туалетную бумагу экономят и испорченными продуктами травят, суки поганые.

– Не суки, а вредители, – резко вмешался Саня. – Сука – это собака, которая своих щенят облизывает и кормит. А тут только травят и уничтожают. Я удивляюсь, куда смотрят в Институте полюса. Неужели им ничего не известно?

– Ну, ты святая простота, Саня, – невесело рассмеялся Вася. – Да они все знают, что здесь происходит. В их карманы и втекают эти денежки.

– А может, не только к ним текут, но и куда повыше, – предположил Иван.