Человек за бортом. Полярная повесть

Никита вышел, но возвращаться в свой кубрик ему не хотелось. Похоже, что не он доктора, а доктор его взбудоражил. Как живет он сам, Никита Максимов? Перед глазами, как наяву, возникло прощание с Варей в Кейптауне. Он тогда едва не опоздал, и вахтенный, укоризненно щелкнув по циферблату часов, крикнул: «Максимов, живо на борт!». А сейчас он, доктор Максимов, уже на борту – или все еще за бортом барахтается? И от кого услышит он команду: «Поднимайся на борт!»?

***

Все было будничным, обыденным. Не звучали фанфары, не бежали навстречу героям-полярникам счастливые пионеры с букетиками цветов. Даже начальник экспедиции не счел нужным сказать им на прощанье хоть пару слов. Обычные работяги вернулись с обычной работы, сойдя с трапа, потискали друг другу руки, кто-то обменялся адресами, номерами телефонов – и разошлись – каждый в свою сторону. Никита, Саня, Василий и Иван решили сразу поехать в Институт, поскорее закончить с формальностями, да и по домам.

Августовский Санкт-Петербург встретил их серым небом, моросящим дождем, скользкими, почти как полярный лед, желтыми листьями. Но Никиту радовало все – и это серое небо, и дождик, под который так приятно было подставлять лицо. Его никто не встречал. Варя рвалась прилететь в Питер, родители ей не советовали – куда с грудным младенцем! Она упрямилась, стояла на своем, говорила: «Как же так, всех жены будут встречать, а Никита…» Но он, когда узнал об этом, послал ей еще из радиорубки ледокола теплое, но достаточно решительное письмо, приписав, что и часа лишнего не задержится, из порта – сразу в Институт полюса, там сдаст отчет, подпишет, что надо, получит деньги и сразу – в Москву, домой.

Все оказалось не так-то просто. Оформление бумаг заняло целых три дня, денег и вовсе не дали, сказали, что в течение недели переведут на банковскую карточку. Когда Никита узнал, сколько ему причитается, то просто опешил. Сбылись самые мрачные предсказания доктора Родинова. Отправился выяснять в бухгалтерию, но там сказали, что ему начислили ровно столько, сколько причиталось, и выяснять надо в медицинском отделе, а не у них.

Начальник медотдела Шпинда встретил врача «Пионерной» хмуро. Он уже знал от Засранца, как разыграл того Максимов с мнимой операцией директора.

– Мне Владимир Петрович поведал про твои художества, – оборвал главный полярный медик возмущенные претензии Максимова. – Дисциплину нарушал беспрестанно, подверг ненужной опасности не только себя, но и своих товарищей, которые, спасая тебя, сами могли погибнуть. Позволял себе непочтительные высказывания и в адрес начальника станции, и в адрес руководства Института, – перечислял он. – И после всего этого ты еще претензии предъявляешь. Тебя добрейший Акимов мало штрафовал. Я бы такого, как ты, полярной надбавки лишил полностью, чтобы на всю жизнь заполнил, как позорить высокое звание полярника.

– А это звание что, еще больше опозорить можно, чем оно само себя опозорило? – взорвался Никита. Его занесло и он, не выбирая выражений, высказал все, что думал – о станции в целом, и о том, как травят там людей непригодными для еды продуктами, и том, что в медпункте людей можно только загубить, но уж никак не вылечить.

Шпинда ни разу его не перебил, листал бумажки, то и дело открывал и закрывал огромный сейф, заварил себе чай, достал из шкафа пачку печенья и захрустел с явным наслаждением – одним словом, всем своим видом давал понять, что Максимова не слушает и все, что он говорит, ему до лампочки. И лишь когда запал Никиты угас, сказал почти добродушно:

– Зайди в спецчасть, прямо сейчас и отправляйся, там тебя уже ждут не дождутся, – и уточнил: – Комната 312.

Что такое «спецчасть», Максимов осознавал смутно, там ему еще бывать не доводилось. Постучал в дверь без таблички, вошел. За решеткой не по годам ярко накрашенная дама, с огромными серьгами в ушах и звенящими на руках браслетами, несмотря на длинные, покрытые ярко-красным лаком ногти, довольно бойко печатала на компьютере, не глядя на клавиатуру.

– Доктор Максимов с «Пионерной». Мне сказали, что меня взывают.

Дама юркнула в боковую дверь, вернулась, нажала под столом невидимую кнопку – решетка отъехала, Максимов прошел в кабинет.

За огромным, явно старинным письменным столом сидел молодой еще, на вид не больше тридцати пяти лет, блондин.

– Так вы и есть доктор Максимов Никита Борисович? – уточнил он и, постучав пальцем по столу, вроде бы и попросил, но скорее все же приказал: – «Книжку моряка», пожалуйста.

Никита протянул документ. Не глядя в удостоверение, хозяин кабинета небрежно швырнул книжку в ящик стола и на недоуменный взгляд доктора пояснил: «Получите потом, вместе с трудовой книжкой». Присесть Максимову он так и не предложил. Достав лист бумаги, стал читать отпечатаны текст: