Человэльф

Борис очнулся первым. Он лежал на ледяном влажном полу мрачного, без единого окна, помещения, по стенам которого сочились струи воды, а с потолка гулко падали крупные капли. Двери он тоже не увидел. Только камни – выщербленные, разной формы, неровные, словно их клали второпях, но без единой щели. Комната напоминала каменный мешок с накрепко завязанной горловиной. Когда глаза Бориса привыкли к темноте, он разглядел Катриону. Она лежала неподалеку и прерывисто дышала, изредка вздрагивая, как будто спала и видела кошмарный сон. Ее голова неловко запрокинулась. Борис придвинулся к ней, не вставая, положил ее голову себе на колени. Дыхание Катрионы немного выровнялось. Но неожиданно тяжелая капля упала ей на лицо, и она открыла глаза. Увидела Бориса и улыбнулась. Вдруг зрачки ее глаз расширились, в них плеснулась темная волна страха. Она поняла, где они находятся. Но Катриона ничего не успела сказать. Внезапно в стене образовался просвет, как будто камни расступились. Вошел Фергюс, из-за его спины выглядывал Грайогэйр, державший в руке яркий факел.

– Вот мы и встретились снова, Катриона, – ничего не выражающим голосом произнес Фргюс вместо приветствия.

– С каких пор ты стал тюремщиком, повелитель Фергюс? – с удивлением спросила она, вставая. – Ты мне всегда казался порядочным эльфом.

Борис встал рядом с ней, готовый защитить от возможной опасности. Но он помнил, что случилось в клинике, и уже не лез на рожон, выжидая действий противника.

– А ты казалась мне порядочной эльфийкой, – угрюмо ответил Фергюс. – Видимо, мы оба ошибались. Я не учитывал, кто твоя мать.

– А я не принимала во внимание, кому ты служишь.

– Я служу только своему народу, – в голосе эльфа впервые прозвучали отголоски эмоций, которые он всегда сдерживал. – Тому народу, который ты и твоя мать предали, спутавшись с людьми!

– Шлюхи, – явственно пробормотал Грайогэйр из-за спины эльфа. – Грязные эльфийские шлюхи!

– Молчи, Грайогэйр, – вздрогнув, как от удара кнутом, потребовал Фергюс. – Не вмешивайся, когда я разговариваю.

– Вы не имеете права так говорить, – закричал разъяренный Борис. Он сжал кулаки и, несмотря на сильную боль в сердце, которая все еще не отпускала его, готов был снова броситься на духов. – Катриона – моя жена! И вы не имеете права держать беременную женщину в таких условиях. Эта камера хуже концлагеря. Фашисты!

– Беременную? – побледнел Фергюс. Он даже пошатнулся, как будто Борис и в самом деле нанес ему внезапный удар. – Это осложняет дело.

– Мне кажется, наоборот, упрощает, – заметил Грайогэйр. – Их вина многократно возрастает.

– Я уже говорил тебе, чтобы ты не мешал мне своими глупыми высказываниями, – резко бросил ему эльф. – Здесь и в самом деле невыносимо. Немедленно перевести их в другую камеру.

– Хорошо, повелитель Фергюс, – покорно ответил Грайогэйр. Но в глазах его блеснула ненависть. – Будет исполнено.

– Мы поговорим позже, – сказал эльф. – Мне надо обдумать новую информацию.

Фергюс и Грайогэйр вышли. Камни снова сомкнулись. Тьма вернулась, еще более густая после недавнего света. Борис на ошупь нашел руку Катрионы. Поцеловал одну ладонь, другую. Они показались ему маленькими, слабыми и беззащитными. И он ощутил, что сразу стал сильнее. Он должен был уберечь любимую женщину от всех угрожавших им опасностей, и был готов это сделать даже ценой собственной жизни. Катриона услышала его мысли. Она улыбнулась сквозь слезы и, целуя его в ответ, благодарно прошептала:

– Мой герой!

Подумала и с гордостью добавила:

– Настоящий Дон Кихот!

– А ты уверена, что правильно поняла этот литературный образ? – спросил Борис. Он был и польщен, и несколько обижен одновременно, как и всякий раз, когда Катриона называла его этим именем. – Мне Дон Кихот представляется, по меньшей мере, чудаком, если не безумцем. И очень безобидным, кстати.

– Это вы, люди, не правильно поняли этот образ, – сказала Катриона. – Дон Кихот – великий и непобедимый рыцарь всех времен и народов. Он пережил века и, возвысившись над ними, одолел всех своих врагов, которые насмехались и издевались над славным идальго. Это ли не победа?

И вдруг они рассмеялись, сообразив, как нелепо выглядят, дискутируя на литературную тему в ситуации, в которой они очутились. Это был скорее нервный смех, но все-таки им стало легче и уже не так страшно.

– Это мы с тобой безумные чудаки. Ты не находишь? – спросила Катриона.

Но Борис не успел ответить. Снова отошла часть каменной стены, и в камеру вошли несколько гномов, предводительствуемые Грайогэйром и незнакомым им кобольдом.

– Этот твой, – сказал Грайогэйр, указав кобольду на Бориса. И обратился к Катрионе. – А ты пойдешь со мной.

– Я никуда не отпущу Катриону, – заявил Борис. – Вы не имеете права!

– Ты же сам просил, чтобы ей предоставили другую камеру, – усмехнулся Грайогэйр. – Почему же ты протестуешь сейчас?

– Вы не должны нас разлучать, – потребовал Борис. – Она моя жена!