Человэльф

– Тебя вызывают на допрос, человек, – равнодушно ответил Грайогэйр. – Если ты чем-то недоволен, выскажешь это тому, кто тебя будет допрашивать. Начнешь спорить со мной – придется мне снова тебя утихомирить, как в клинике. Или тебе понравилось? А, признайся?

– Борис, не надо, – тихо сказала Катриона. – Иди и ничего не скрывай. Мы ни в чем не виноваты. Помни это.

На прощание Борис хотел поцеловать ее, но сдержал свой порыв. Его смущало присутствие множества посторонних, которые смотрели на него злобными нечеловеческими глазами. Позднее он не раз корил себя за это малодушие.

Глава 15

Они провели почти полгода в подземных темницах в ожидании суда. Все это время Борис и Катриона не виделись и ничего не знали друг о друге.

Сначала Борис просил, затем настаивал, а потом уже требовал свидания с Катрионой. Его заявления попросту игнорировали. Тогда он объявил голодовку. Но тарелки с нетронутой едой равнодушно выносили из его камеры, не обращая внимания, полные они или пустые. Отчаявшись, он начал кидаться на своих надзирателей с кулаками. Его избивали до полусмерти и уходили, даже не удосужившись убедиться, жив он или мертв. Его тюремщики были не люди, и человеческие эмоции были им недоступны. Он мог протестовать, плакать, сходить с ума – его мучителям это было безразлично. Лишь сейчас Борис понял, почему Эдмон Дантес, будущий граф Монте-Кристо, через несколько лет пребывания в замке Иф решил покончить с собой и начал выбрасывать пищу, которую ему давали, в окно. Самым ужасным в заточении было даже не одиночество, а равнодушие тех, кто его окружал. Его, Бориса, как будто не существовало. Тень, призрачное видение, фантом без права голоса и на какие-либо желания – вот кем он был для духов. Точно так же, как и они сами – для людей.

Ситуация усугублялась еще тем, что темница находилась глубоко под землей. Борису были недоступны простые радости и утешение других узников – смена дня и ночи и времен года, солнечный свет, звездное небо, ветер, дождь, снег. Вместо этого – постоянный полумрак, а то и полная тьма, затхлый застоявшийся воздух, потеря ориентации во времени и непонимание, какое сейчас время суток. Вода с потолка камеры здесь не капала, но все равно было сыро и промозгло, как в пещере. Если бы не мысли о Катрионе, он, вероятнее всего, сошел бы с ума. Только воспоминания о ней сохранили его разум.

Борис мало что знал о темницах и узниках до этого. Все его знания были почерпнуты из романа «Граф Монте-Кристо», но в реальной жизни они оказались не пригодны. Он не только не испытывал ни потребности, ни осознанной необходимости изнурять себя интеллектуальными размышлениями и гимнастикой, но даже чувствовал чуть ли не физическое отвращение ко всему этому. Борис развлекал себя тем, что смотрел кино. Кинозал был в его собственной голове, фильмы он создавал из зрительных образов, которые брал из своей памяти. Сюжет этих картин был однообразен – их встречи и разговоры с Катрионой. Но они не надоедали ему, и почти все время он проводил в этом кинозале, отрешившись от всего остального мира. В некотором смысле это тоже было сумасшествие, только добровольное.

Когда ему сказали, что завтра состоится суд, где, скорее всего, ему будет вынесен смертный приговор, Борис даже обрадовался. Он знал, что наконец-то увидит Катриону наяву, а не ее образ, порожденный его воображением. Одна эта мысль могла бы примирить его со смертью. Но он верил, что справедливость восторжествует, и их с Катрионой оправдают.

Бориса разбудили рано утром. Его провели под конвоем двух мрачных гномов в какое-то помещение, где он смог принять душ и переодеться во все чистое. Вода, скудно льющаяся из отверстия в потолке, была ледяной, словно из подземного источника, но он с удовольствием подставлял свое давно не мытое исхудавшее тело под ее бодрящие струи. После этого Борису дали широкие штаны из черной ткани и черную же просторную и длинную рубаху, которая доходила ему почти до колен. Его собственные джинсы и рубашка уже давно пришли в негодность и стали ветхим рубищем, рвущимся от малейшего прикосновения или движения. Тем не менее, он предпочел бы надеть их, чем это почти монашеское одеяние. Он не хотел показаться Катрионе после столь долгой разлуки сломленным, покорившимся власти грубой силы. Однако выбирать было не из чего, а протестовать бесмысленно.

Зал для судебного заседания Бориса сопроводили уже не гномы-надзиратели, а другие духи, явно выше рангом, одетые в светлые просторные балахоны и с безликими масками, скрывающими их лица. Они не проронили ни слова, общаясь с человеком только знаками. Зал был просторным и величественным, с белыми мраморными колоннами, покрытыми надписями на незнакомом Борису языке. Гулкое эхо терялось под высокими сводами, повторяя каждое сказанное слово. Посередине зала, в некотором отдалении друг от друга, были установлены две тесные клетки, похожие на те, в которых в зверинцах держат диких зверей. Предназначались они для подсудимых.