Через пропасть в два прыжка

— Погоди! — мужчина остановил ее жестом. — Сейчас спросим у конкретных исполнителей. — Он нажал селектор. В динамике рань ше голосов послышался сильный гул, какие-то стуки, треск — Вашко вздрогнул, все это походило на звонок в преисподнюю, похоже, что так оно на самом деле и было. — Дойки на мне! — требовательно произнес Афиноген.

— Ну, я Дойкин… — Вашко показалось, что даже сквозь шум и треск «ада» можно различить пьяные интонации «конкретного исполнителя».

— Четвертого дня ты работал?

— Ну… Чего дальше?

— Тушкова такого помнишь? — В ответ раздался хриплый смех.

— Они без паспортов поступают и маненько неразговорчивые…

— Вот идиот, прости господи! — буркнул Афиноген, прикрыв трубку рукой.

— Для них хамство вообще характерно, Афиноген Петро-' вич, — поджав губы, почтительно прощебетала застывшая у стола начальства «дама из окошка». — Я, как председатель профкома, поставлю этот вопрос на собрании. Не убеждайте меня — все работаем во вредных условиях.

— Глянь, Дойкин, по своим бумагам! Внимательно посмотри.

— Сичас, — поперхнулся то ли от смеха, то ли еще от чего Дойкин, и в динамике стали слышны сквозь рев и непонятный гул едва слышно пробивавшиеся звуки органа.

— Есть такой. Все исполнено, как в аптеке. Номер четыре четверки восемь… Третьего дня, как того этого…

— Ладно, Дойкин. Ты там смотри не налегай на того-этого! — Он отпустил клавишу и рев исчез. — Давай, Марина, забирай товарищей и смотри все, как следует. Спецвыдачи тоже… Понятно?

— Как тут не понять! — она направилась к выходу.

— Всего вам доброго, товарищи, — выскочил из-за стола с протянутой рукой Афиноген. — Примите, так сказать, наши глубокие сожаления и соболезнования. — Он обдернул нарукавники и тотчас начал двигать ящики, греметь чашками и прочим содержимым стола.

На первом этаже их почтительно провели в комнату, а не стали держать у окошка, и женщина принялась тщательно перебирать бумаги. Ирина Сергеевна и Вашко замерли в напряженном ожидании. Тишина прерывалась лишь невнятным говорком негодующих посетителей за спиной, едва доносившимся из-за закрытого окошка, да шорохом перелистываемых документов.

— Странно! — нарушила вдруг молчание женщина. — Нашла… Тушков Иван Дмитриевич, номер четыре тысячи четыреста сорок четыре дробь восемь. Выдан!

— Что выдан! — тревожно вскинулась Корнеева. — Кому?

— Минуточку… Документов никаких не подколото. Куда же они могли деться? Странно?

— Ни расписки, ничего? — Вашко приблизился и взял карточку из жестковатого картона. — Это действительно он… Все верно!

— Оказывается, мы еще не успели разнести в журнал. Прах выдан вчера.

— Как? — теперь уже не сдержалась Корнеева.

— А вы ему кто? — подозрительно посмотрела на нее женщина.

— Дочь, — произнесла Корнеева и тихо добавила: — Приемная.

— Прах получен вашей мамой… Тут есть запись — получила Тушкова и стоит число.

— Мамой! — воскликнула Ирина Сергеевна и заметно побледнела. — Позвольте, она же умерла. Тут какая-то ошибка!

— У нас, дорогая, ошибок вообще-то не бывает — видите черным по белому: «Получила Тушкова. Претензий не имею…»

— Сумасшедший дом! — пробормотал, выходя из комнаты, Вашко и медленно прикрыл за собой дверь. — Ничего не понимаю!

Холодный ветер бил в лицо, снежинки опускались на голову и таяли на лысине, но он этого не чувствовал. Он даже не успел дойти до стоявшего с включенным двигателем «Москвича», как его обогнала бегущая и, похоже, ничего не видевшая от слез и душивших ее рыданий, Ирина. Попытка остановить ни к чему не привела — она быстро перешла улицу и исчезла в парном чреве переполненного людьми автобуса, будто специально поджидавшего ее на остановке.

— Сумасшедший дом! — пробурчал снова Вашко и на немой вопрос водителя, коротко скомандовал: «В Управление!»

В кабинете Вашко сидел невозмутимый Лапочкин и, поминутно заглядывая в ствол, чистил пистолет. Его пиджак небрежно валялся на кресле, а детали и пружинки лежали прямо на полированной поверхности стола.

— Газету подстелить не мог? — раздраженно рявкнул с порога Иосиф Петрович.

— Простите, шеф! У меня есть новости…

— От твоих новостей голова идет кругом. Ты где болтался? Неужели я должен мотаться по пустякам, когда ты носишься черт знает где! Ладно, излагай свои новости.

— Нет, раз вы ругаетесь, я ничего не скажу. Бегаешь тут без сна и отдыха, а вместо благодарности одни оскорбления.

— Выметайся из-за стола. Мог бы чистить и у себя.

— У вас лучше — стол больше и вообще… Я тут побеседовал с одной нашей общей знакомой, с соседкой Тушкова. Интересная, скажу вам, информация.

— Ну-ну… — он все еще не мог понять, шутит Лапочкин или говорит серьезно.

— Месяца три назад к нему приходила одна дивчина лет, этак, двадцати. Старуха забыла про это. Может, посчитала ерундой.

— Как она отреагировала?

— Старуха? При случае поддела соседа. Сказала, что-то вроде того, мол, не пора ли успокоиться в таких годах.

— А он?

— Отговорился. Дескать, из службы «Заря». Посуду там, к примеру, помыть, полы протереть.

— Проверил факт?

— Сходил. Из районной службы никого не было, да и заявок не поступало.

— Может, чепуха? Заморочим себе голову, а выход «на ноль».