Через сердце

Душа красная девица,
Черноброва, черноглаза, душа мой,
Неразлучная любовь наша с тобой…

Высокий чистый голос Усти странно смешивался с глухим и разбитым басом отца, неизменно уходил от него и дразнил, но потом, жалеючи будто, снижался и медлил, чтобы закончить вместе протяжно унылым спадом к молчанию; чтобы опять забежать в запевке:

Во доро-жень-ку-у…
Во дороженьку поедешь, душа мой,
Во дорожке тяжелешенько вздохни,
Меня, горькую, бесщастну, вспомяни…

Лодка выходила из бухты, огибая длинный мыс, весь усаженный валунами. Впереди зеленело море, чистое и ясное до самого края. Легкая раскачка зыби стала плавно поднимать лодку. И ветер, окрепший на просторе, тверже уперся в парус.

Устя стала отгребать слева, тяжело налегая грудью на весло, и лицо ее было по-прежнему строгим и брови сумрачно сдвигались, пока она пела. Орест Матвеевич из-под паруса украдкой смотрел на Устю — в ее напряженное лицо — и думал, что она по-своему красива, эта лопарка. Он слушал песню, и глубоко в нем вырастала трогательная нежность к певцам, будто понимавшим его запрятанные чувства.

Последний раз опали голоса в унылой концовке — песня смолкла. Слышно было, как бурлит вода под днищем лодки.

Справа спокойно играло море в разваленной стене прибережных валунов. Низкие волны неслышно подкатывали и, точно помедлив мгновенье, быстро перескакивали черные каменные луды. Казалось издали — то резвые молодые медведицы в веселой погоне одна за другой прыгают через камни, обнимая их лохматым объятьем и быстро и легко перекидывая короткий зад. Камни, обмывшись волной, сияли черным теменем в кипящей пене. Кругом них мотались на воде избитые пузырчатые водоросли, похожие на тощие руки с висящими лохмотьями кожи. На скалах зубчатой короной сидели гаги, спокойно озирая водяные стремнины.

— Голомянней держи! — сказал Нептун, воткнув в бороду короткую вонючую трубку. — Места тут бедовинные, надо глядеть да глядеть. Во-о-н! — показал он Оресту Матвеевичу. — Вишь, часовня на острову стоит беленькая, — купец один поставил. Расскажу тебе, как было дело. Шел он с Норвеги, вел новокупленное судно. И пала ему на этом месте морянка — ни взад, ни вперед, куда ни сунься, везде корги да луды, только днище трещит. Вот и замолился наш купец: «Пресвятая мати богородица, яви вышню милость, вынеси на тихое место, часовенку тебе за то дело срублю». Ну, верно, послушала его богородица, завел шкипер судно за те острова, отстоялись. А на другую осень и приехал купец по обещанию часовню ставить. Поставил он часовню и к ночи назад. Только подняли паруса, тут является купцу во сне божья мать и говорит: «Хороша твоя часовенка, купец, да только у меня в ней ножки зябнут». Вскочил купец ото сна: «Эх, говорит, мать честная, забыли мы, ребята, часовню дерном обкласть, — божья матерь на нас ругается. Что делать — назад надо!» А шкипер нипочем: мол, к берегу идти опасно, темняет. Ну, кинули они якорь, а купец взял двоих ребят матросов, спустили лодку — и на берег. Только стали они дерно драть, а тут такая на море поднялась буря с туманом — беда! Пришлось им в часовне переспать. А судно с командой в ту ночь потонуло на камнях. Приходит утром купец на берег, а суденышко-то на каменьях лежит расколото. Спасибо, упредила его божья матка…

В узких скалистых воротах ходили буруны, с грохотом бросались на каменные стены. А дальше, внутри островов, открывалась далекая светлая гладь пролива. Лодка под крепким напором ветра воровато-быстро проскочила опасное место.

Нептун покрестился на часовню и спустил парус.

— Прошли, слава те, заступница! Тут каждый год тонут, вот какое худое место. Ну, теперь богатая пойдет, тихая салма.

Безветрие стояло в этой узкой, полной зеленого света бухте. Затрепыхался сразу в бессилии и опал парус. Пошли дальше на веслах.

Устя мерно и глубоко запускала весла в прозрачную зелень, и белые живые жемчужины резво бежали за ними в воде, отливая радужным светом. Ровно журчала вода за кормой.

Орест Матвеевич выглянул за борт и замер от восхищения. В зеленой воде открылся перед ним призрачный морской сад в густом цветении девственной подводной природы.

Вот изумрудные купы ламинарий задумчиво раскачивают свои таллы в мерных движениях вперед-назад. Мелкие пушистые водоросли на камнях лежат голубой ватой. Четко белеют на глубине пятилучевые морские звезды.

В густой фиолетовой тени пышные актинии развернули свои яркие розетки. Высокие лессонии тихо качают плакучими ветвями, как бы под дуновением легкого ветра. И над этой зачарованной страной безмятежно проплывают на высоте, как гуси в закат, толпы нежных медуз. Их цветные шелковые юбочки чуть вздрагивают и покачиваются в движении.