Через сердце

Все те же уходящие в синюю даль берега. Зеленые и пышные, как казачьи шапки, острова, сомкнувшись в цепь, образуют строгую анфиладу пролива. А по другую сторону щербатый от зыбей океан, утонувший краями в туманной предвечерней мгле. Далеко затерялось косое перышко рыбацкой шняки — одно-единственное в безмерной пустыне вод.

Свежий крепкий ветер откинул назад волосы, приятно охладив лоб, проясняя мысли. Воздух сильными толчками забивался в ноздри, спирал грудь влажным соленым запахом морской воды — вон от тех гуляющих вдали бурунов. Хотелось громко, во всю силу легких запеть от этого воздуха.

Весь островной кряж лежал под ногами, обрывистыми выпуклинами гигантского бараньего лба спускаясь к морю. Там, где дугой лежат валуны, где море чуть вскипает в черте прибоя, колыхалась мелкой ореховой скорлупой их лодка. Казалось, если броситься отсюда с разбега, лицом на ветер, раскинув крыльями руки, — медленно и плавно опустишься прямо туда, где костер Нептуна точит высокий столбик дыма.

Долго сидел на этой высоте Орест Матвеевич, наслаждаясь первобытным одиночеством. Он следил за близким полетом огромных седых клуш и старался в лад им кричать резким и тревожным криком. Птицы прядали вниз и кружились совсем близко над его головой — были хорошо видны расширенные зрачки их глаз, резкое хлопанье прекрасных сильных крыльев сотрясало воздух.

Орест Матвеевич замахивался на них палкой и кричал, смеясь:

— Ду-у-ры! Ду-уу-ры! Ку-да?!.

И ветер срывал с губ эти слова и уносил высоко над морем.

Потом вспомнил сразу Орест Матвеевич, что он голоден, что там внизу его ждут, что близок вечер и пора плыть дальше, — Нептун, наверное, сердится.

Он вспомнил почему-то Устю. Смешная, неуклюжая дикарка, с ее наивным заигрываньем. Напрасно он все-таки рассердился, не следовало. На природу нельзя сердиться.

Прежде чем уйти, Орест Матвеевич огляделся на морские просторы и, опьяненный высотой, сильно и радостно запел:

Есть на теплом море
Чудный камень яхонт,
На том камне феникс,
Птица с ликом девы…

На ветреной высоте голос лился легко, открыто:

Перья расправляет,
Песни распевает,
Кто ту птицу слышит,
Все позабывает.

И вдруг почудилось ему — что-то быстро мелькнуло меж камней. Неужели лисица? А может, песец? Нептун говорил, что здесь и песцы водятся. Вот жаль, не взял ружья!..

Орест Матвеевич присел и стал медленно подкрадываться. Напоследки он вытянулся и пополз на локтях, как ползал, бывало, в камышах за утками, затаивая дыхание.

Он подобрался к самому краю и быстро поднял голову. В упор на него из камней смотрели жадные глаза Усти. Она плотно приникла меж камней, невидная в густой заросли можжевела, и напряженно вытягивала шею, — даже раскрылся ее большой, ненасытный рот. Она подсматривала за ним. Ну, уж это, пожалуй, слишком!

— Устя! — крикнул он сердито.

Она отделилась от земли одним коротким толчком и, взмахнув локтями, прыгнула в заросли вниз под обрыв. Только камни сорвались и с глухим шорохом покатились вслед ей в чащу.

— Устя! Что тебе тут надо? — возмущенно топал по неотвечавшему камню ногами Орест Матвеевич.

Он рассерженно стал спускаться. И спуск теперь показался трудным и утомительным.

Устя подошла к огню следом за ним. Походка ее была медленна и неохотна.

Орест Матвеевич вскинул ей навстречу сердитый взгляд — она не подняла потупленных глаз и лениво опустилась наземь.

— Ах, и ушка у нас уварилась, любо! — подмигивал Нептун весело и, как показалось Оресту Матвеевичу, многозначительно. — Аппетит — все насквозь летит! — балагурил старик, разливая из котелка густой, пахучий навар. — С дыму, с углю — это и люблю! — веселился сам с собой Нептун.

Он снял ложкой напавшую в котелок мошкару и выплеснул.

— Муха не погана, сохрани бог таракана.

Орест Матвеевич наконец усмехнулся, глянул исподлобья на притихшую Устю и взялся за ложку.

III

Когда вышли из пролива, лодку сразу стало мотать на волне. Парус грузно набух ветром, скрипнула в основании мачта, в нос поддавало тяжелыми шлепками, высоко подкидывало и вновь бросало в водяную яму.

Стали держать ближе к берегу, где волны мыли пеной каменные кряжи, разбиваясь вдребезги. На коргах, где таились подводные камни, море кипело и плясало в сплошном круговороте пены.

Нептун зорко смотрел вперед, все подтягивал парусок и кричал Усте:

— Гляди, как бы на кошку не налететь!

И косо вел глазом вбок.

— Ишь, какая тут луда коржистая с правой руки лежит!

Орест Матвеевич оглядывался и видел в мутно-зеленых недрах волны мгновенно прошедшую огромную черную тень. Он повел плечами и спросил осторожно:

— Ты плавал здесь?

— Как не плавал! Да разве увидишь ее, проклятую? Как вода!..

Это «как вода» прозвучало у Нептуна совсем неуверенно. И вдруг непрочным показалось Оресту Матвеевичу это ловко выскакивавшее из водяной пасти, крепко сшитое суденышко. Он стал страшливо, настороженно поглядывать за борт.