Черная карта судьбы

— Его… — повторил Кузьмич с ненавистью. — Уж он мне спуску не даст. У нас с ним ого-го какие счеты!

— У вас есть время, — сказала Лиза. — Часа два точно есть, чтобы все спрятать. И подумать о будущем! Вам повезло, что мне нужен Иван настолько, что ради этого я фактически иду на должностное преступление. Но в следующий раз вам так может не повезти. Вы, Михаил Кузьмич, конечно, обнаглели до невозможности! Или в самом деле не ждали аэросаней?

— Не ждал, — буркнул Кузьмич. — Сдурил, конечно… Век, думал, буду непойманным вором ходить, а сколь веревочке ни виться, найдется, кому на ней удавиться! Побожись, что не врешь про Сапожкова.

— Ей-богу, — послушно сказала Лиза.

— Побожись, что Ваньке зла не желаешь!

— Ей-богу, — повторила она.

— Да тебе небось побожиться — раз плюнуть, не верю я тебе, — прохрипел Кузьмич.

— Клянусь отцом, — сказала Лиза. — Жизнью его клянусь. Клянусь памятью мамы, Женьки и Вадима Петровича — это мои близкие, тайну гибели которых знает Иван.

— Шут с тобой, — неохотно проворчал Кузьмич. — Ванька в зимовье моем, это километрах в пяти на восток, через Бегунок — речку таежную. Но одна ты не дойдешь. Я тебя проведу. Только подожди, пока добро сволоку в тайник. А, черт… пещерку только ты видела или кто еще?

— Еще один человек, — опустила глаза Лиза. — Он ушел вниз.

— Как думаешь, заложит? — встревоженно спросил Кузьмич.

— Не знаю, — пожала плечами Лиза.

— А чего ты вдруг накуксилась? — внимательно поглядел на нее Кузьмич. — Он тебя обидел или как?

— Или как, — вздохнула Лиза. — Я за него ручаться не могу. Поэтому вы лучше другой тайник поищите. На всякий случай.

— Аж ты едрен-патефон, — выдохнул Кузьмич. — Ладно, иди в избу, — велел он Лизе, вскакивая с ведра и нахлобучивая такую же мохнатую лисью шапку, какая была на голове Лизы. — Поешь-попей, там картоха на плите да чайник. Мед на столе в чеплашке. Жди, управлюсь и сведу тебя куда надо.

Он выскочил было на крыльцо, но тотчас снова приоткрыл дверь и впустил в дом „двоеглазку“. Видимо, предполагалось, что зверюга будет стеречь гостью и напугает ее, если та будет проявлять ненужное любопытство, но псина как зачарованная таскалась за Лизой по всем комнатам избы Кузьмича, так и норовя приткнуться устрашающей мордой к ее колену или протянуть лапу для пожатия.

Ну а Лиза и впрямь не постеснялась проявить любопытство, однако ничего не обнаружила интересного, кроме двух снимков. На первом был Иван Тополев — такой же, каким Лиза его видела на школьной фотографии рядом с Сергеем Сергеевым. Однако на этом снимке Иван был запечатлен вместе с одетым в белый замызганный халат мужчиной лет сорока — с таким измученным, исстрадавшимся лицом, такими печальными глазами, словно он смотрел не в объектив фотоаппарата, а в глаза внезапно появившейся перед ним Смерти. На эту мысль наводило и здание за спиной. Это двухэтажное здание (первый этаж каменный, второй деревянный) находилось в Хабаровске на улице Истомина, пониже 301-го госпиталя и краевой больницы, и было хорошо известно Лизе, потому что там находился городской танатологический отдел, а проще говоря — городской морг, где ей по долгу службы приходилось-таки бывать.

Второе фото было снято, видимо, скорее после первого, потому что Иван Тополев почти не изменился, а вот Кузьмич, стоявший с ним рядом, выглядел немного моложе. Одетые в неуклюжие темные костюмы, они стояли у свежей могилы, на которой был воздвигнут крест, а сверху сеяла золотые листья покляпая березка. Видимо, отец Тополева-младшего все же взглянул в лицо смерти, и брат и сын стояли над его могилой.

Докторша-гробокопательница… О ком говорил Тополев?! Она же — шаманка. Его лечащим врачом была Абрамова. Неужели ее он называл гробокопательницей, но почему, за что?!

Почему Тополев и его отец выбрали для снимка такой странный, мягко говоря, отталкивающе-мрачный фон, как морг? Старший Тополев стоит в белом халате. Наверное, он там работал?

Лиза долго разглядывала эти две фотографии, борясь с искушением забрать первую, однако не решилась (если Кузьмич вздумает обойти избу и заметит исчезновение снимка, может выйти неприятный разговор!) и вернулась на кухню, где, как во всех деревенских кухнях, пахло смолкой на дровах, сваленных у печки, и золой, недавно собранной из загнетка в ведро, свежей известкой, которой печка была побелена, березовыми прутьями, из которых был связан веник, стоявший в углу, — и в самом деле поела „картохи“ в мундире, выпила чаю с медом, который напомнил ей „дикий“ мед кого-то из лаборантов, а потом напомнил и все прочее, что последовало за тем обедом: как они лежали рядом с Вячеславом на одном тулупе и она мечтала о том, чтобы между ними произошло то, что потом произошло, но…

Слезы навернулись на глаза, и, чтобы прогнать их, Лиза пошла мыть посуду, раздраженно дергая за носик прибитого к стенке умывальника и натирая металлическую миску и эмалированную кружку вехоткой, намыленной бруском почти черного хозяйственного мыла. Мыло, видимо, обладало чародейными свойствами, потому что даже холодной водой посуда отмылась до блеска.