Черная книга

Сто лет назад жарким летним днем, когда возводящие вокзал Хайдарпаша немецкие и местные инженеры работали под навесами от солнца, расстелив на столах свои чертежи, неподалеку исследовал морское дно ныряльщик. Ему попалась древняя монета с отчеканенным на ней женским лицом. Странное это было лицо, чудилось в нем что-то завораживающее. Не сумев разгадать его тайну, ныряльщик показал монету инженеру-турку: вдруг тот поймет, что к чему, разобрав буквы? Взглянув на нее, молодой инженер испытал такое сильное изумление, смешанное со страхом, что удивил даже ныряльщика, и дело было не в словах, которые инженер прочитал на византийской монете, – нет, его поразило лицо византийской императрицы. Мало того что в чертах этого лица прослеживалось нечто общее с арабскими и латинскими буквами, написанными на чертежах инженера, так оно еще и напоминало лицо дочери его дяди, которую он давно любил и на которой мечтал жениться. Но вскоре эта девушка должна была выйти замуж за другого…

– Дорога в сторону полицейского участка перекрыта, – сказал таксист, когда Галип спросил, почему машина остановилась. – Наверное, опять убили кого-нибудь.

Галип вышел из такси и двинулся по короткому узкому переулку, соединяющему проспекты Эмляк и Тешвикийе. Там, где переулок выходил на проспект, стояли полицейские машины; голубые неоновые всполохи их мигалок тускло и печально отражались в мокром асфальте. На небольшом пятачке перед лавкой Аладдина, в которой все еще горел свет, царила необыкновенная, зачарованная тишина, какой Галипу никогда прежде не приходилось слышать; впоследствии он будет встречаться с ней только во сне.

Движение перекрыли. Листья на деревьях не шевелились, ветра не было совсем. Пространство перед лавкой напоминало театральную сцену, где все ненастоящее – и цвета, и звуки. Казалось, манекены, застывшие рядом со швейными машинками «Зингер», вот-вот сойдут с витрины и присоединятся к полицейским. «Да-да, а я – это я!» – захотелось сказать Галипу вслух. Тут в толпе зевак сверкнула серебристо-голубая вспышка, и Галип заметил – будто вспомнил забытый сон, будто нашел двадцать лет назад потерянный ключ, будто узнал лицо, которое не хотел бы видеть, – какое-то белое пятно на тротуаре в двух шагах от витрины со швейными машинками. Человек. Джеляль. Тело прикрыто газетами. Где Рюйя? Галип подошел поближе.

Из-под газет, укрывавших все тело бумажным одеялом, выступала только голова, лежащая на грязном тротуаре, словно на подушке. Глаза открыты, но лицо задумчивое и усталое, словно Джеляль видит сон или ушел глубоко в свои мысли. Казалось, он спокойно смотрит на звезды и говорит: «Я отдыхаю и предаюсь воспоминаниям». Где же Рюйя? Галипом владело странное чувство, будто все это игра, какая-то шутка, и был в этом чувстве привкус раскаяния. Следов крови нет. Как он понял, что на тротуаре лежит труп Джеляля, еще даже не увидев его лица? Да будет вам известно, хотелось ему сказать, что я, оказывается, знаю, что я обо всем знаю!

Он думал – я думал, мы думали – о колодце. И еще о пуговице, фиолетовой пуговице. Отодвигаешь старый шкаф и находишь за ним монетки, крышки от газировки, пуговицы. Мы смотрим на звезды, на притаившиеся среди ветвей звезды. Укрой меня получше, чтобы я не замерз, словно бы хотел сказать труп. Укройте его получше, ему же холодно. И Галипу холодно. «Я – это я!» Он прочитал названия на развернутых страницах: «Терджуман» и «Миллийет». Есть ли там статьи Джеляля? Радужные пятна мазута. Смотри не замерзни. Холодно.

Сквозь приоткрытую дверь микроавтобуса слышно, как металлический голос вызывает по рации комиссара полиции. Господин комиссар, где же Рюйя, где, где? На углу впустую зажигает огни светофор. Зеленый. Красный. Снова зеленый. Снова красный. И в витрине кондитерской старушки гречанки то же: зеленый свет, красный свет. Я вспоминаю, я вспоминаю, я вспоминаю, говорил Джеляль. Жалюзи на витрине лавки Аладдина опущены, но внутри горит свет. Может быть, это не просто так? Господин комиссар, хотелось сказать Галипу, я пишу первый детектив в истории турецкой литературы, обратите внимание на улику: свет остался гореть. На асфальте окурки, обрывки бумаги, мусор. Галип подошел к одному из полицейских, совсем еще молодому, и стал расспрашивать.

Убийство произошло между половиной десятого и десятью. Кто его совершил – неизвестно. Бедняга скончался на месте. Да, это известный журналист. Нет, вместе с ним никого не было. Почему труп не увозят, полицейский и сам не знает. Нет, он не курит. Да, в полиции служить непросто. Нет, вместе с убитым никого не было, он в этом совершенно уверен. А почему бей-эфенди об этом спрашивает? Кем работает бей-эфенди? Что бей-эфенди понадобилось здесь в такой поздний час? Не могли бы вы показать паспорт?