Черная луна

Однако недаром древние римляне говорили, что gravissimum est imperium consuetudinis[18]. Сила привычки и в самом деле очень устойчива. Проснуться не проснувшись. Вскочить с кровати, почувствовав под голыми ступнями холод шершавых каменных плит. Продвинуться во мраке вперед, схватить платье, висящее на стене, надеть, начиная наконец осознавать саму себя. Нащупать чулки, лежащие на сундуке. Натянуть один за другим и, уже более или менее проснувшись, безошибочно вставить левую ногу в ботинок, стоящий у двери, перенести центр тяжести и вставить во второй ботинок правую ногу.

«Все!»

Герда открыла дверь, и день начался. Умыться – в общей мыльне по будням только холодная вода – и привести себя в порядок, что означает всего лишь то, что следует расчесать волосы. Спуститься в трапезную и взять у повара еду. Сегодня их кормили овсяными лепешками с оливковым маслом и солью. Оторвал кусок, посыпал солью, макнул в масло и в рот. Лепешки съелись слишком быстро. Их выдавали по две девушкам, словно женщинам нужно меньше, и по три – парням. Герда не успела почувствовать ни вкуса, ни насыщения, но что есть, то и есть. Другого нет и не будет, но есть еще кружка желудевого кофе с ложкой меда и кусок плотной, как хлеб, поленты[19] – вот и весь завтрак. Но и это не новость. В Коллегиуме послушники питаются впроголодь, хотя за ту плату, которую взимают за обучение, их могли бы кормить и лучше. Впрочем, это были праздные мысли, на которые у Герды не было времени. Им всем следовало поспешить, потому что вот-вот начнется первый урок.

– Маргерит, – обратился к ней к первой учитель латыни, – расскажите нам, будьте любезны, что вы подготовили к сегодняшнему уроку?

После прошлого урока Герда так спешила, что толком не посмотрела, что за книгу берет с полки. Латынь? Латынь. Ну и ладно. Но оказалось, что впопыхах схватила она «Ars Amatoria»[20] Овидия, и следующие три дня упорно изучала мужской взгляд на искусство обольщения. Трудно сказать, пригодится ли ей это в жизни, но свой словарный запас она пополнила, это точно.

– Что-нибудь по памяти?

– Как вам будет угодно!

– «Теперь я научу тебя, каким образом овладеть той, которая тебя очаровала, – это самое важное в моих уроках, – процитировала Герда, стараясь не думать о том, какой сукой был этот долбаный Овидий. – Любовники всех стран, слушайте меня внимательно!»

– Продолжайте, Маргерит, мне нравится ваше произношение.

«Продолжаю!»

– «Во-первых, будь твердо уверен в том, что нет женщины, которую нельзя было бы завлечь в любовные сети…

…Если бы мужчины сговорились не обращаться первыми к женщинам, вскоре женщины были бы у их ног и возносили бы к ним свою мольбу…

…Если она выходит нетронутой из борьбы, в которой можно было ее взять, на лице ее отражается радость. Но, верь мне, печаль царит в ее сердце, она недовольна твоей нерешительностью»[21].

– Великолепно! – похвалил учитель. – Высший балл! Эуген, теперь вы!

Этот Эуген – высокий, красивый и наглый парень – являлся для Герды ее персональным мучителем. Все другие послушники, двенадцать парней и девять девушек, были, как и следовало ожидать, очень разными людьми – кто лучше, кто хуже, – но все они существовали в Коллегиуме каждый наособицу. Ни дружбы, ни вражды – ничего, кроме холодной отчужденности, равнодушия и глубоко запрятанной опаски. Эуген отличался от всех остальных практически во всем. Он единственный проявлял интерес к другим послушникам, вот только интерес этот был особого рода. Достаточно сказать, что на экзекуциях он никогда не отводил взгляд, как делали многие другие, в особенности когда пороли девушек. Смотрел с жадным любопытством, словно боялся пропустить какую-нибудь важную деталь. Его жестокость, которую этот роанец даже не пытался скрывать, пугала не одну лишь Герду. Его боялись, по-видимому, все, но каждый – так уж здесь жили – держал свой страх при себе.