Черная невеста

– Итак, дорогая. – Леди Кессиди погладила Флоренс по голове. Смотрела она сверху вниз, не как мать, но как добрая тетушка. – Давай приведем тебя в порядок, а ты скажешь мне, что произошло, когда успокоишься.

Флоренс кивнула.

Хотя она предпочла бы не говорить про лорда Маккензи ничего и не вспоминать его никогда.

Бенджамин редко злился на людей дольше пяти минут, хотя, конечно, многие давали для этого повод.

Злость – сильное чувство, способное разрушать. Она портит настроение, сон и цвет лица. Она разъедает душу и заставляет, если увлечься, искать новые и новые причины для того, чтобы злиться. Но и если сдерживаться, ничего хорошего не будет, потому что злость засядет в тебе, как не вытащенная вовремя заноза, и превратится в нарыв.

Поэтому Бенджамин позволял себе злиться – так, чтобы никто его не видел. Наедине с собой и изредка с трубкой или добрым, мудрым другом.

Лорда Маккензи ему хотелось ударить по лицу или вызвать на поединок – будь тот моложе и не таким влиятельным, пожалуй, Бенджамин поступил бы именно так. Подпольные бои – со ставками, с секундантами и студентами-врачами, дежурившими рядом, чтобы зашить рассеченную бровь или вправить челюсть, – были популярны в определенных кругах Логресса. Бенджамин никогда не выходил на ринг, но не раз наблюдал со стороны, потому что на ринге был кто-то свой.

Жаль, лорд Маккензи не из тех, кому можно отомстить вот так.

Бенджамин вышел из дома, воспользовавшись окном на кухне, и застыл, привалившись к стене. В саду было тихо, только издалека иногда доносились голоса или стук лошадиных копыт. Закат давно погас, небо стало темным, с яркими звездочками, и света от них и фонарей за оградой едва хватало, чтобы разглядеть, куда ты идешь. Пахло ночными цветами, влажной землей и зеленью – садовники недавно закончили свою работу. Издалека неприятно тянуло тухлым речным туманом.

Бенджамин нащупал в кармане трубку и пошел к беседке в глубине сада. Стоило успокоиться и подумать.

Приступ Флоренс он видел впервые. До того кузина лишь рассказывала ему, как это бывает и что она чувствует, когда ей становится хуже. Бледная, потерянная Флоренс с потускневшими глазами выглядела так жалко, что врезать лорду Маккензи по лицу хотелось еще больше.

Но Бенджамин сдержался и не позволил себе даже пнуть попавший под ногу камешек.

Он сделал то, что должен был сделать; осталось то, на что он не способен влиять. Стоило бы, конечно, еще раз попытаться донести до отца, что хищники, обитающие на той глубине, где промышляет Маккензи, менее подходящая партия для девицы, чем сын какой-нибудь леди Тулли. Но был ли в этом смысл?

Может быть, начни отец искать эту партию не так грубо – не в своей обычной манере, – все было бы проще. И Флоренс не заикалась бы о побеге. К счастью, эта идея, кажется, была просто всплеском ярости, закономерным в ее ситуации, и Флоренс оставила ее. По крайней мере, на это хотелось надеяться. Бенджамин видел, что иногда происходит с девицами, лишенными защиты, и очень не хотел бы, чтобы подобное случилось с его кузиной.

Беседка белела в зарослях. Бенджамин собрался было подняться по ступеням и сесть на парапет, как делал обычно, но замер, притихнув. В беседке кто-то был. Двое. Судя по шепотку, неразборчивому, похожему на воркование голубей, и девичьему хихиканью, это было свидание.

Бенджамин откашлялся.

Шепот стих.

– Я считаю до десяти и подхожу, – предупредил Бенджамин, уверенный, что в беседке засел кто-то из слуг. – Обещаю не рассказывать лорду Силберу о том, кого увижу.

На смену шепоту пришли громкий шорох и шаги.

Кто-то сбежал сквозь кусты роз и заросли шиповника.

Бенджамин не стал догонять. Он поднялся в беседку и схватил метавшуюся по ней девицу за плечи. От нее пахло лавандовой водой и пуншем, а еще дорогими духами, мужскими, сладковато-древесными, почти бархатными. Кем бы ни был ее кавалер, точно не слугой!

Капюшон накидки упал с головы девушки, мелькнули светлые косы. Дженнифер Силбер зашипела и ударила брата в грудь.

– Ты… Что ты делаешь? – Он отступил, удивленно всматриваясь в сумрак.

– А ты как думаешь? – яростно ответила она, отряхиваясь. – Пыталась сбежать. И если ты попробуешь рассказать отцу, я…

Бенджамин потер то место, куда она ударила, – чуть ниже ключицы. Острый кулачок был сильным, а удар уверенным. В Дженни можно было не сомневаться, когда-то он сам учил ее – и Матильду тоже – основам кулачного боя. Конечно же, втайне от отца. Пожалуй, стоило бы научить этому Флоренс, но та редко покидала свой пансион. А Дженни ревновала, когда брат уделял кузине больше времени, пытаясь выжать из коротких каникул все, что можно было за них успеть.

– Ладно. – Бенджамин понял, что сестра уже не собирается сбегать, только зябко ежится, кутаясь в легкую накидку. Не от холода – сейчас было тепло, даже душно. Скорее от стыда. – Я не скажу отцу. У тебя же есть голова на плечах, правда, Дженни?

Он не видел ее лица, мог только предположить, что сестра сейчас прожигает его взглядом, высокомерно задрав подбородок.