Чернобыль: История ядерной катастрофы

Борис Щербина распорядился засыпать реактор песком, и реактор засыпали. Но насколько верным было это распоряжение? Щербина отдал его, послушавшись своего главного научного советника Валерия Легасова. Но что, если Легасов и поддержавшие его ученые ошибались? Некоторые коллеги Легасова по московскому Институту атомной энергии считали, что он был в корне неправ. Ведь никто не знал, что стало причиной первого и последующих взрывов, неизвестно было, что происходит внутри реактора. Не выйдет ли так, что запечатавшая реактор гора песка, спровоцирует новый взрыв, а не потушит пожар, вызванный первым?

Поздно вечером 27 апреля Шашарин, только что снятый с работ по загрузке мешков с песком, собрал ведущих ученых, в том числе и Легасова, чтобы обсудить ситуацию. «Первый вопрос, который всех нас волновал, был вопрос о том, работает или не работает реактор или часть его, то есть продолжается ли процесс наработки короткоживущих радиоактивных изотопов», – вспоминал Легасов. Для этого было необходимо произвести замеры в непосредственной близости от реактора. На бронетранспортере, оборудованном датчиками нейтронного и гамма-излучения, ученые подъехали практически вплотную к четвертому энергоблоку. Полученные результаты обескураживали: датчики показали наличие мощного нейтронного излучения. Это могло означать, что реактор продолжает работать, то есть возможен еще один взрыв, гораздо более мощный, чем тот, что разрушил четвертый энергоблок и заставил правительственную комиссию распорядиться об эвакуации Припяти. Этот новый взрыв мог не только полностью разрушить Чернобыльскую АЭС, но и привести к образованию облака, способного залить радиоактивным дождем значительную часть Европы.

Чтобы лучше уяснить картину, Легасов сам сел в бронетранспортер и подъехал к реактору. Тут он понял, что датчик нейтронного излучения, показания которого дали основания судить о происходящем внутри реактора, находится под воздействием мощных гамма-полей и поэтому неработоспособен. Тогда Легасов предложил другой метод оценки радиоактивности в реакторе. «Наиболее достоверная информация о состоянии реактора была нами получена по соотношению коротко и долго живущих изотопов йода 134 и 131 и путем радиохимических измерений, позволивших довольно быстро убедиться в том, что наработки короткоживущих изотопов йода не происходит и, следовательно, реактор не работает и находится в подкритическом состоянии», – вспоминал Легасов. Это была хорошая новость. Комиссия доложила в Москву, что, по полученным данным, интенсивность нейтронного потока составляет двадцать нейтронов на квадратный сантиметр в секунду. «Правда, измеряли с расстояния и сквозь бетон, – уточнял Шашарин. – Какова же была подлинная плотность нейтронов – неизвестно»[230].

Следующей важной задачей было удержать температуру горящего в реакторе графита на уровне, при котором не происходило бы дополнительных выбросов радиации. Легасов предложил предохранить реактор от «перегрева», забросав его свинцом и соединениями бора, химического элемента, эффективно поглощающего нейтроны. Но сначала надо было убедить в своей правоте начальство в Припяти и Москве, а затем раздобыть достаточное количество свинца (солидный запас карбида бора обнаружился на складе электростанции). Московские начальники, в особенности директор Института атомной энергии и президент Академии наук СССР Анатолий Александров, не спешили поддержать предложение Легасова. Так, Александров предложил вместо бора использовать глину. Щербина постановил применять все вместе – бор, глину и свинец – и спросил у Легасова, сколько каждой из этих субстанций понадобится. Легасов запросил 2000 тонн свинца, добавив, что этого количества может не хватить. Щербина заказал 6000 тонн. Громадный объем Щербину не смущал – в его распоряжении была вся советская экономика[231].

Теперь вертолетчикам, помимо песка, предстояло сбрасывать в реактор глину, бор и свинец. Песок должен был потушить горящий графит, свинец – понизить температуру горящего графита, а глина и бор – предотвратить возникновение цепной реакции. Так считала комиссия во главе с Щербиной. Однако некоторые ученые пытались убедить Легасова, что при разрушенных топливных каналах цепная реакция теоретически невозможна и что кроме горения графита в реакторе ничего не происходит – следовательно, вводить в него бор не нужно. Валентин Федуленко, главный в Курчатовском институте специалист по РБМК, прибывший в Припять вечером 27 апреля, был убежден, что ни песок, ни глина, ни свинец не нужны.