Чернобыль: История ядерной катастрофы

Отказавшись раскрыть информацию о взрыве на «Маяке», советское руководство поставило под угрозу жизни сотен тысяч граждан страны, которые продолжали жить как ни в чем не бывало и не пытались обезопасить себя от последствий аварии. Хотя радиоактивное облако не пересекло советских границ, утаить от остального мира столь мощный выброс радиации было невозможно. Американцы знали об аварии, но решили не использовать ее для пропаганды в рамках холодной войны. В том, чтобы не афишировать факт аварии, были заинтересованы обе противоборствующие стороны: ни та ни другая не хотела пугать собственное население и настраивать его против использования АЭС как источников дешевой электроэнергии[247].

При ликвидации последствий Чернобыльской аварии советские власти во многом опирались на челябинский опыт: бросили на передний край солдат-срочников; захоронили загрязненное оборудование и верхние слои почвы; организовали массовую эвакуацию населения и срочную медицинскую помощь большому числу пациентов с симптомами лучевой болезни; создали зону отчуждения. После аварии 1957 года это делалось впервые. Тогда борьбой с последствиями катастрофы занимался Ефим Славский, молодой министр атомной промышленности. Когда грянет Чернобыль, его призовут вновь.

Замалчивая на первых порах Чернобыльскую аварию, власти тоже действовали по челябинской модели. Опыт «Маяка» научил руководителей страны и их подчиненных в Москве и Киеве не только тому, как преодолевать последствия ядерной катастрофы, но и как говорить – а вернее, молчать – о случившемся. Все связанное с атомной программой в СССР традиционно держалось в строгом секрете. Кроме того, стране, гордившейся первой в мире АЭС и успехами в области мирного атома (с которым якобы не ладилось у США и других капиталистических стран), было тяжело признавать свое поражение. И наконец, были велики опасения вызвать панику и в итоге не суметь мобилизовать необходимые ресурсы. Все это вместе обусловило оглушительное молчание властей в первые дни после аварии.

Но на сей раз пресечь распространение информации оказалось гораздо труднее. Если при аварии на комбинате «Маяк» в атмосферу было выброшено 20 миллионов кюри радиации, то при взрыве чернобыльского реактора – как минимум 50 миллионов кюри. Кроме того, Челябинск-40 расположен в глубине территории Советского Союза, а Чернобыль – вблизи его западных границ, откуда ветер быстро донес радиацию, а вместе с ней и весть об аварии до стран Северной и Центральной Европы. Авторы генерального плана, по которому в начале 1970-х годов строилась Припять, отмечали, что на месте будущего города преобладают восточные и юго-восточные ветры. Это обстоятельство серьезнейшим образом повлияло на развитие событий в первые два дня. Вечером 26 апреля поднялся юго-восточный ветер, и радиоактивный шлейф распространился на Белоруссию, затем на Литву, после чего через Балтийское море протянулся на территорию Швеции, Финляндии и Дании[248].

Первыми тревогу забили сотрудники атомной электростанции Форсмарк, расположенной в центральной части восточного побережья Швеции более чем в тысяче километров от Чернобыля. Около семи утра 28 апреля детектор радиации среагировал на дозиметриста Клиффа Робинсона, о котором речь шла в начале книги. К полудню шведы эвакуировали всех работников АЭС Форсмарк и проверили уровень радиации на других своих атомных станциях – он везде оказался выше нормы. Вскоре шведские специалисты-атомщики установили, что радиацию принесло ветром из-за Балтийского моря. Шведские дипломаты обратились за разъяснениями к трем советским ведомствам, имеющим отношение к атомной энергетике, но никаких разъяснений не получили. Шведы начали терять терпение. Министр охраны окружающей среды Биргитта Даль официально заявила, что сокрытие информации об утечке радиоактивных веществ нарушает существующие соглашения и нормы международного права. В отличие от 1957 года, советским лидерам не удалось ничего утаить. Тайна выплыла наружу, и назревал международный скандал[249].

В 9 часов вечера 28 апреля, почти через трое суток после аварии и больше чем через двенадцать часов после того, как в Швеции было отмечено повышение радиации, советские средства массовой информации наконец прервали молчание. Диктор вечерней информационной программы «Время» казенным голосом зачитала краткое сообщение ТАСС: «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария. Поврежден один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана правительственная комиссия». Короче говоря, ситуация как будто находилась под контролем. О повышенном уровне радиации и эвакуации Припяти не было сказано ни слова. В советских газетах ни в тот день, ни на следующий об аварии не упоминалось[250].

Но даже такое скупое сообщение нелегко далось кремлевскому руководству. Решение раскрыть ограниченную информацию об аварии было принято только утром 28 апреля после долгой дискуссии на заседании Политбюро ЦК КПСС.