Чернобыль: История ядерной катастрофы

Московское начальство полагало, что «это» ничего особенного не означает, или, скорее, означает, что радиация в Киеве более или менее в норме. Как вспоминает Валентина Шевченко, в то время председатель Президиума Верховного Совета Украины, перед заседанием политбюро украинское руководство получило приказ из Москвы ни в коем случае не отменять демонстрацию. Празднование Первомая должно было показать всему миру, что в Киеве все спокойно, людям ничего не угрожает и они чувствуют себя в полной безопасности, а сообщения западных средств массовой информации о громадных разрушениях и тысячах жертв аварии – не что иное, как враждебная пропаганда. Увидев счастливые лица киевлян, шагающих по центральным улицам города, весь мир поймет, что ситуация под контролем[267].

Обсудив вопрос между собой и выслушав специалистов, украинские руководители постановили демонстрацию не отменять, но сократить ее продолжительность и количество участников. Обычно от каждого из десяти районов Киева в демонстрации участвовало от 4000 до 4500 человек. На сей раз было решено, что от каждого района будет не больше 2000 участников, причем исключительно из числа молодежи. Помимо этого, Щербицкий потребовал, чтобы члены политбюро и руководители города вышли на демонстрацию со своими семьями, в том числе с детьми и внуками, чтобы показать киевлянам, что им нечего опасаться[268].

1 мая газета «Правда», как всегда в этот день, вышла с лозунгом на первой полосе: «Да здравствует 1 мая, День международной солидарности трудящихся!» А в подвал второй полосы было спрятано официальное сообщение о развитии ситуации в Чернобыле и вокруг. Из заметки следовало, что ситуация улучшается. А еще в ней содержались упреки в адрес Запада, который стремится посеять панику в стране: «Некоторые агентства на Западе распространяют слухи о том, что якобы при аварии на АЭС погибли тысячи людей. Как уже сообщалось, фактически погибли два человека, госпитализировано всего 197; из них 49 покинули госпиталь после обследования. Работа предприятий, колхозов, совхозов и учреждений идет нормально»[269].

Формально цифры, приведенные в «Правде», были правильными. Пожарные и операторы станции, больше всех пострадавшие от взрыва и радиоактивного выброса, продолжали бороться за жизнь в московских и киевских больницах, а средне- и долгосрочные последствия катастрофы еще не были ясны. Руководство Советского Союза явно пыталось играть более активную роль в информационной войне, не раскрывая при этом лишних сведений о происходящем. Поэтому 1 мая оперативная группа Политбюро ЦК КПСС, возглавляемая Рыжковым, приняла резолюцию: «Направить в районы, прилегающие к зоне размещения Чернобыльской АЭС, группу советских корреспондентов с целью подготовки материалов для печати и телевидения, свидетельствующих о нормальной жизнедеятельности этих районов»[270].

Тем временем радиация в Киеве достигла опасных значений. По данным украинского Института ядерных исследований, уровень гамма-излучения в Киеве начал быстро расти утром 30 апреля. К полудню он достиг 1700 микрорентген в час, по одним данным, и от 1,5 до 3 миллирентген, по другим, но затем начал снижаться. В шесть вечера, когда закончилось заседание украинского политбюро, он упал до 500 микрорентген в час. Это был обнадеживающий признак. Всю ночь уровень радиации держался на одном уровне, но в восемь утра 1 мая, как раз когда люди начали собираться в центре Киева, снова был зарегистрирован его быстрый рост. Назревала катастрофа.

Особенно быстро радиация росла в районе Крещатика, главной улицы Киева, по которой должна была двигаться первомайская демонстрация. Крещатик проходит по ложбине между двумя холмами. «Угроза для всех участников демонстрации была очень серьезной, – рассказывал председатель киевского горисполкома Валентин Згурский. – Воздушные радиоактивные потоки со стороны Днепра шли прямо на Крещатик». В начале десятого члены политбюро и отцы города собрались возле монумента Октябрьской революции на главной площади города ближе к концу Крещатика. Они дожидались Владимира Щербицкого – по неписаным правилам, только первый секретарь республиканской компартии мог дать сигнал к началу демонстрации. Радиация тем временем достигла уровня 2500 микрорентген в час, самого высокого зарегистрированного в тот день. Щербицкий все не появлялся[271].