Чернобыль: История ядерной катастрофы

Было уже почти десять, когда лимузин Щербицкого подлетел к площади и остановился около сооруженных к празднику трибун. Из него с бранью выскочил Щербицкий. «Я ему говорю, что нельзя проводить парад на Крещатике, – передает его слова Згурский. – Это не Красная площадь, это яр, здесь скапливается радиация! А он мне: я тебя сгною, попробуй только не провести!» Как рассказывала позднее жена Щербицкого Рада, Горбачев угрожал украинскому партийному лидеру исключением из партии. «Если не проведешь демонстрацию, то можешь распрощаться с партией», – говорил он Щербицкому накануне. «Да черт с ним, пойдемте открывать парад», – сказал Щербицкий. Он не уточнил, кого имеет в виду, но мало кто сомневался, что речь о Горбачеве[272].

Начальство поднялось на трибуну, Щербицкий занял место посередине. Слева от него встала председатель Президиума Верховного Совета республики Валентина Шевченко, справа – глава республиканского правительства Александр Ляшко. «Все стояли с непокрытыми головами, – вспоминает Ляшко. – В колонне демонстрантов шли мои внуки, супруга с другими женами руководства находилась на гостевой трибуне. На тот момент ведь никто из нас не обладал всей информацией. Наоборот, опасность старались смягчить». И больше всего старалось партийное и советское начальство в далекой Москве. «Мне позвонил министр среднего машиностроения СССР Славский, ведомство которого занималось атомной энергетикой, – рассказывает Ляшко. – Что вы там такой шум подняли? Вот я приеду – и одной лишь своей задницей закрою ваш реактор…»[273]

Фотоснимки, на которых Щербицкий, Ляшко, Шевченко и другие украинские лидеры машут с трибуны киевлянам, колоннами проходящим по Крещатику, были сделаны как раз тогда, когда уровень радиации достиг своего пика. В отличие от начальства на трибунах, демонстранты ничего не знали о грозившей им опасности. Участники фольклорных ансамблей шагали в народных украинских костюмах, молодежь несла портреты Маркса, Энгельса и Ленина, фотографии Горбачева и членов политбюро. Утро было теплым и солнечным, и все оделись легко. Кто-то держал детей за руку, кто-то нес на плечах. Дети шли и самостоятельными группами. «Замыкала колонны митингующих наша будущая смена – большая группа детей, – вспоминает одна из участниц той киевской демонстрации. – Они со смехом и танцами догоняли нас»[274].

Та же киевлянка, представившаяся Натальей Петровной, рассказывала позже, что сначала все было как всегда. Однако выйдя с коллегами на главную площадь, она не поверила своим глазам: трибуна, «на которую пускали по специальным билетам самых важных и авторитетных представителей энергетической промышленности… она была почти пустой». Наталья Петровна удивленно спросила: «Где энергетики?» Тут к ней подошел человек в штатском, судя по всему сотрудник КГБ. Он шепотом велел ей уйти, «взял под руки и повел за уходящей колонной демонстрантов». КГБ не мог допустить, чтобы кто-то на виду у начальства нарушал порядок шествия и задавал вопросы, способные посеять панику[275].

«Демонстрация закончилась, и я присела отдохнуть на скамеечку. Чувствую – сил нет и голова кружится. Во рту сухость и сильно першит горло», – вспоминает Наталья Петровна. Это были явные признаки облучения, но долгосрочных последствий для ее здоровья оно не имело. Наталье Морозовой, приехавшей на майские праздники в Киев из Одессы, повезло меньше. «Будь они все прокляты», – писала она позднее в специальную комиссию, созданную украинским парламентом для расследования аварии на Чернобыльской АЭС. Ее проклятие было обращено на украинских лидеров, махавших киевлянам с трибуны. «Я была беременна, поехала 24 [апреля] к родственнице в Киев, ходила на демонстрацию, каталась на лодке по Днепру. Смогла уехать из Киева только 12 мая, а в июле родила мертвого ребенка»[276].

1 мая Олесь Гончар записывает в своем дневнике: «Парад на Крещатике, бодро выкрикивают лозунги, все притворяются, словно ничего и не случилось». Кремлю удалось предотвратить панику, но «радиоактивная» демонстрация имела непредвиденные последствия: она не укрепила, а подорвала легитимность режима. «Мое правительство обмануло меня и предало. Когда случилась чернобыльская беда, я узнал о ней не от своего правительства, а от чужого, зарубежного», – писал, обращаясь к украинской парламентской комиссии, киевский рабочий Георгий Рал. И действительно, западные средства массовой информации первыми сообщили тревожную новость о повышении уровня радиации в Швеции, а первым источником сведений о мерах предосторожности для людей в Советском Союзе стали пробивавшиеся сквозь глушилки русско- и украиноязычные передачи «Голоса Америки» и «Радио Свобода». Для КГБ было важнее не допустить распространения «листовок с тенденциозными измышлениями о последствиях аварии на Чернобыльской АЭС»[277].