Чернобыль: История ядерной катастрофы

Представители райкома объявили крестьянам, что их будут эвакуировать, и дали на сборы только четыре часа – медлить было нельзя, потому что от села до станции было совсем рукой подать. Церковь стояла на возвышенности, и отец Леонид с прихожанами видели, как вертолеты сбрасывают свой груз на реактор. Как и в Припяти, жителям Красно сказали, что они уезжают всего на три дня и поэтому должны взять с собой только самое необходимое. Но одно дело эвакуировать горожан, и совсем другое – селян, которые отказывались бросать своих коров, свиней, гусей и кроликов. Грузовики для погрузки скота приехали в Красно только в 2 часа ночи на 3 мая. «Что тут началось! – вспоминает отец Леонид. – [Специально назначенные люди] записывали данные – кто сколько сдает скота, его вес – и брали на машины, отправляли по назначению».

Утром, после того как весь скот был погружен, приехали автобусы за людьми. «Я был среди людей, – рассказывает отец Леонид. – Ходил по больным, причащал тех, кого надо было причастить. Там были старики и старухи, больные, которые годами лежали…» Некоторые старики уезжать отказывались. «Остаемся, батюшка, здесь. Не поедем никуда. Все равно помирать», – говорили они священнику. Отец Леонид изо всех сил убеждал их ехать вместе с семьями, и старики нехотя соглашались. Священник запер церковь, оставив в ней облачения и иконы – в надежде на скорое возвращение, через старосту передал ключи митрополиту и вместе со всеми сел в автобус. Наконец автобусы тронулись. «Из Красна когда выезжали – каждому было жалко свой дом, – рассказывает отец Леонид. – Люди плакали. Крестились, каждый осенял себя крестным знамением для того, чтобы вернуться».

В атмосфере растущей напряженности и полной неразберихи даже у партийных работников сельской администрации начал просыпаться интерес к священнику и церкви, которую он представлял. Один из местных начальников сказал отцу Леониду, что после возвращения в Красно им обязательно нужно будет вместе выпить. Когда священник ответил, что не пьет, начальник сказал: «Ну ничего. Ты батюшка, а мы коммунисты, когда придем сюда и бояться ничего не будем, разопьем по сто граммов за такую радость. Только бы вернуться…» Но вернуться им было не суждено. Не имея возможности служить в своей церкви, на пасхальную всенощную отец Леонид пошел в церковь в Чернобыле. «Куличи святили, а после полуночи пели „Христос воскресе“», – вспоминал священник.

Служба закончилась в три часа утра 4 мая. А в девять утра Светлого воскресенья отец Леонид, его сын и еще остававшиеся в Чернобыле жители погрузились в автобусы и уехали из города. Исход из Чернобыля начался[299].

Василий Синько, даром что высокопоставленный коммунист, тоже по-своему справлял православную Пасху. Вечером 3 мая после заседания правительственной комиссии он вернулся в свой временный кабинет в райисполкоме подавленным, но полным решимости впредь поступать так, как сам сочтет нужным. Перед угрозой глобальной катастрофы чиновник отказался следовать бессмысленным, с его точки зрения, указаниям руководства. Так, по распоряжению Синько, его подчиненные перестали составлять для штаба гражданской обороны подробные сводки о поголовье эвакуированного скота. Полковник, начальник штаба, пригрозил доложить о факте неповиновения наверх, но Синько было все равно. Он чувствовал над собою власть посильнее киевской и московской. Близилась православная Пасха.

«Достали из погреба картошку, маринованные грибочки, поставили на стол банку спирту и устроили праздничный ужин или, вернее сказать, завтрак, потому что уже наступило пасхальное утро, – рассказывает Синько, вспоминая, как они с коллегами встречали Пасху. – Хотя все мы считали себя атеистами, но после катастрофы вспомнили пророчества наших мудрых дедов и бабок о конце света и с мольбой обратили наши взоры к небесам. Кто-то там таки есть – причем силы и власти у него гораздо больше, чем у ЦК КПСС. Так что все в его руках». Так перед лицом катастрофы атеисты становились верующими, а диктат коммунистической идеологии – а с нею и власть центра – шли трещинами под воздействием Чернобыльской радиации[300].

В пасхальное воскресенье радиоактивный выброс из поврежденного реактора превысил все прежние показатели. Если накануне он составил 5 миллионов кюри, то в воскресенье 4 мая достиг 7 миллионов. Согласно отчетам КГБ, уровень радиации в зоне аварии, составлявший 1 мая от 60 до 80 рентген в час, 4 мая вырос до 210 рентген в час. Кроме того, в радиоактивном выбросе ученые зафиксировали повышенное содержание рутения-Рутений плавится при температуре 2334 градусов Цельсия, а значит, реактор продолжал нагреваться. На следующий день, 5 мая, радиоактивный выброс побил все рекорды и составил по разным оценкам от 8 до 12 миллионов кюри[301].