Черного нет и не будет

Фрида ничего не отвечает. Она кладет сигарету, медленно поднимает юбки – видны только тоненькие ножки да босые ступни с красными ногтями, ими она начинает ласкать деревяшки, по-обезьяньи, по-змеиному. В комнате воцарилась оглушающая тишина, постепенно, вскруживая разгоряченные головы, мексиканка возбудилась, она раскачивается на подлокотниках, выбирая положение, чтобы обрушиться в оргазме, двигается и изгибается в хореографии обуреваемых желаний, обстановка накаляется, Фрида кричит, сильнее, отчетливее, милая проворная девушка выгибается в удивительной схватке с неодушевленным предметом. До апогея.

«Прекрасно, как случайная встреча на анатомическом столе швейной машины с зонтиком!» – мог бы вскрикнуть этот выскочка Бретон.

Господа сюрреалисты потеряли дар речи.

– Будут еще вопросы? – спрашивает взмокшая Фрида.

Желтый подсолнух

Цветы в бутоньерке.

Единственным парижанином, снискавшим милость в глазах Фриды, стал Марсель Дюшан[127].

Самый утонченный, самый проницательный мужчина из всех, что она встретила в Отвратительном Париже – так Фрида прозвала город. Ум Дюшана притягивает, а естественная простота опьяняет. За кажущимися стыдливостью и робостью Марселя скрывается истинный матадор с серыми глазами цвета противоположного берега, с тонким ртом, складывающимся в забавную молниеносную ухмылку, порывистый и угловатый образ дополняют приводящие в ужас шутки и бесовское чувство свободы. Марсель находит Фриде гостиницу, чтобы она съехала от Бретонов, – «Режина» на площади Вогезов, Марсель договаривается с галереей, Марсель провозит через таможню картины и устраивает гостье туры по интересным местам французской столицы. Дюшан – кудесник с крыльями из соломы. Он жил в Нью-Йорке, и Фрида уже слышала о нем, в основном от Жюльена Леви и Ника. В Штатах о нем ходят легенды, он оставил там гору разбитых сердец.

Марсель ведет ее в потайную квартирку на улице Пеликан, неподалеку от рынка, в миловидное, неприглядное здание, похожее на бордель, где вызывающе убивают время галантные девицы и исполненные неги юноши в компании художников и музыкантов, собравшихся, чтобы опуститься на дно и припасть к слишком крепким напиткам, купить которые можно только из-под полы. Это место Фрида обожает: стены в рисунках, в нише с балдахином устроились скрипачи, сунув им несколько монет, Фрида просит сыграть испанские мелодии; так же она делала в Мехико на площади Гарибальди, где собираются марьячи. Здесь есть и обезьяна, скачущая по комнате, она напоминает Фуланг Чан, что осталась в синем доме.

– Фрида, а ты знаешь, откуда пошло название улицы Пеликан? – спрашивает Марсель с загадочной улыбкой в уголках рта.

– Рядом, наверное, питомник экзотических птиц?

– Не исключено. Но на самом деле это искаженное название Пуаль-о-Кон[128], более приличное, потому как с эпохи Средних веков здесь селятся проститутки. Обратила внимание, что номера домов на улице выкрашены красным цветом?

Фрида со смехом кивает.

– Одна подруга мне рассказала, что средневековые женщины выходили замуж в красном.

– Как думаешь, цвета каким-то образом связаны с условностями или наоборот?

– Я так не думаю. Честно говоря, мне кажется, цвета существуют вне условностей.

– Однажды Пикассо мне сказал: «Когда у меня нет синего, я использую красный».

– Марсель, а где твои краски?

– А я, Фрида, не рисую уже очень давно. Мне по душе шахматы.

Став завсегдатаем кабаре-бара «Бык на крыше», она заходит в него почти каждый вечер: осушая по углам зала бокалы шампанского, Фрида с завистью смотрит на танцовщиц. Настоящий французский дух! Гарленд Уилсон, гениальный черный музыкант, постоянно играет здесь на пианино, подсев рядом, Фрида ночи напролет заказывает ему песни и наблюдает, как по клавишам бегают его руки. Гарленд привязался к этой маленькой дамочке, что не лезет за словом в карман, не способна выдавить из себя ни фразы по-французски, не прочь выпить как следует и надрывает глотку, сочиняя тексты к мелодиям, которые он ей предлагает. Его очаровывает ее любовь к танцам, хотя танцевать она не может. Да и к тому же в «Быке» не встретишь банду сюрреалистов, ведь это бар Кокто[129], а они друг друга терпеть не могут. Фриде так понравился фильм «Смерть поэта», что, встретив его режиссера, она не поверила своим глазам. Их познакомил Марсель, они с поэтом одного возраста – обоим в районе пятидесяти, и у обоих на лице эта удивительная усталость, вечная молодость, что пожирает радуги парами невидимых миров. Их можно принять за братьев – и и тот и другой нескладные. Жан Кокто взглянул на Кало сверху вниз и произнес: «Это тебя я должен был снять у себя в фильме, ты прекрасно смотрелась бы в декорациях Зазеркалья!»