ЧЕРНОКНИЖНИК

вести   они   его,   по   обоюдному   молчаливому   согласию,   собирались   наедине   —   разницу

между   собой   и   своими   «Детками»   старый   Шабрез   подчеркивал  c  неменьшей

последовательностью, чем делал это Уилар в отношении Эльги. Представлены, наконец,

были гостям и «Детки». Юношу с чарующим голосом звали Канье, его молчаливого и

более   рослого   спутника   —   так   же,   как   и   Сарейзского   первосвященника   —   Гиллиом,

рыцаря, сидевшего по правую руку от Йонгана — Джерхальт, а черноволосую девушку —

Найза. Все четверо — Шабрезы, несмотря на то, что в их лицах не было ровным счетом

ничего общего, кроме белой кожи и неестественной, мертвенной красоты.

Когда   Уилар   поинтересовался,   какие   комнаты   им   отведут,   Йонган   любезно

предложил   выбирать   любые   —   поскольку   замок   все   равно   пустует.   В   сопровождении

Джерхальта   Уилар   и   Эльга   миновали   центральную   часть   замка;   свой   выбор   Уилар

остановил на  не  слишком  привлекательном на вид помещении внутри дальней башни:

мало того, что комната выглядела заброшенной, она, вдобавок, была полностью лишена

окон.  Джерхальт ушел,  напомнив,  что  граф ожидает  гостя  в своем  кабинете,  а  Уилар,

наблюдая, как Эльга устраивается на новом месте, о чем-то задумался. Затем он совершил

поступок, который впоследствии, когда Эльга осознала его смысл, показался ей столь же

необычным, как богохульство в устах прелата.

Уилар снял с плеча чехол с посохом и протянул его девушке.

— Шабрез пообещал нам безопасность, и, думаю, он сдержит свое слово, но его

детишкам я бы доверять не стал, — cказал он. — Лучше побеспокоиться заранее, чем

потом   предъявлять   счета   за   твои   обглоданные   косточки.   —   Усмехнулся.   —   Будь

настороже. Если почувствуешь угрозу, беги или нападай, но ни в коем случае не жди, пока

все   разрешится   само   собой.   Ты   для   них   слишком   большое   искушение.   Вкусная,

аппетитная еда, которая плавает у них прямо под носом. Помни об этом.

Эльга быстро кивнула. Осторожно приняла Скайлаггу из рук чернокнижника.

— А как же… вы?..

Похоже, его развеселил этот вопрос.

— Ты что же, считаешь, что без своего посоха я уже ни на что не гожусь?

Посмеиваясь,   он   вышел   из   комнаты,   а   Эльга   заперла   дверь   на   засов,   убрала   с

кровати  пыльное  покрывало,  пролежавшее  нетронутым,  наверное,  не  меньше  столетья,

постелила свое одеяло, укрылась плащом, положила Скайлаггу так, чтобы можно было в

любой   момент   схватить   ее,   свернулась   калачиком   и   попыталась   заснуть.   Зловещая

обстановка не слишком располагала к спокойному сну, но Эльга буквально валилась с ног

от   усталости.   Ночь   уже   давно   перевалила   за   середину,   а   всю   последнюю   неделю   она

спала, в лучшем случае, по три-четыре часа в сутки.

***

Личный кабинет Йонгана Шабреза находился в верхней части донжона, прямо над

лабораторией и библиотекой. Уилар долго поднимался вслед за слугой по узкой винтовой

лестнице.   Слуга   нес   факел,   но   в   отличие   от   Эльги   Уилар   знал,   что   этот   огонь   —

ненастоящий. Он не обжигал, не грел, не мог, даже забрось кто-нибудь этот факел в стог

сена, обернуться пожаром. Огонь был мертвым, как и слуга, который нес его перед собой.

Здесь все было ненастоящим, не таким как казалось. Впрочем, он никогда не признавал

полностью реальным и Кельрион, Земной Круг, — но здесь, в этом замке, в крохотной,

замкнутой системе, поддерживаемой лишь пятью сознаниями (в то время как Кельрион

своей устойчивостью был обязан тому, что его существование поддерживали миллионы),

степень призрачности, фантомности всего, что его окружало, была еще более очевидной.

Если Шабрезы сгинут, сгинет и их мирок, как будто бы его никогда не существовало —

останется, может быть, лишь занесенный снегом, полуразрушенный замок, который они с

Эльгой видели днем. Это были два разных замка, и в то же время — один и тот же. По

крайней мере, он был единым семьсот и сколько-то еще лет тому назад. Тогда, впрочем, и

пространство   самого   Кельриона   было   более   мягким,   более   податливым,   и   могло   еще

вмещать в себя миры, ныне ему совершенно чуждые. Солнце, круг и свет стали зримыми

символами Джордайса (хотя так было далеко не всегда), а день — временем, когда прилив

его силы достигал апогея. То волшебство, которое еще оставалось в мире, было изгнано в

темноту, слилось — даже не желая этого — с ночью и тьмой. Но были и те, кто всегда

принадлежал тьме и всегда черпал из нее свои силы. Такими были и Шабрезы.

Кабинет   казался   довольно   уютным:   письменный   стол,   книги,   колбы,   прозрачные

сосуды с заспиртованными гомункулами и какими-то уже совершенно фантастическими

созданиями,   высушенные   зародыши   —   от   совсем   крохотных   до   уже   полностью

сформировавшихся, небольшая коллекция человеческих черепов, несколько великолепных

гравюр, стеклянное зеркало высотой в человеческий рост (должно быть, за него отдали

целое   состояние),   пергаментные   свитки   из   человеческой   кожи,   один   из   которых   в