широко улыбаясь, Джерхальт тоже был на ногах, но держался немного поодаль, и вел себя
более степенно.
— Что вы сказали? — переспросила Эльга.
— Вы танцуете? — с бархатной хрипотцой в голосе осведомился Канье, наклоняясь
еще ниже.
Одна часть Эльги запаниковала, но другая часть — та самая, расчетливая и холодная
— изобразила на лице улыбку, и, руководствуясь давно назревшим желанием поставить
нахального Шабреза на место, сообщила:
— Конечно, танцую. Но мне больше нравится ваш брат, — и, мило улыбаясь,
подошла к Джерхальту. Спустя несколько секунд по залу кружились уже две пары.
Джерхальт — наиболее симпатичный (точнее, наименее отвратительный) из графовых
деток — что-то вполголоса говорил ей, она что-то отвечала, почти не задумываясь над
ответами. Она увидела кое-что странное, но осознать, что именно увидела, сумела не
сразу. И лишь когда во время танца их с Джерхальтом пара вновь повернулась так, что
Эльга смогла увидеть Уилара и Найзу, она поняла, на чем споткнулся ее взгляд.
Мраморный пол отражал не хуже зеркала, но, взглянув на отражение, можно было
увидеть, что Уилар танцует в обнимку с пустотой. Найзы не было. Эльга подняла глаза —
Найза была, улыбающаяся и вполне осязаемая. «Боже мой…», — подумала Эльга. У нее
все-таки хватило выдержки, чтобы не сбиться с такта и ни разу, пока танец не подошел к
концу, не посмотреть вниз, чтобы выяснить, имеется ли отражение у ее собственного
партнера.
***
К большому облегчению для Эльги, надолго ужин не затянулся. Ночь была на
исходе, и гостеприимных хозяев тянуло в сон. Тепло распрощались и разошлись до
следующего вечера. На пути в их собственную спальню она сказала Уилару:
— Как вы можете такое делать? Вас самого не тошнит?
— Ты о чем?
— Вы знаете, о чем!
— Хорошо, — Уилар кашлянул. — Предположим, что знаю. Ответь-ка тогда на
вопрос: человек — это душа или тело?
— И то, и другое вместе.
— Значит, если их разделить, человек исчезнет?
— Нет. Останется душа.
— Значит, душа — это и есть человек?
— Ну… да.
— Тогда скажи мне, пожалуйста, — Уилар сладко зажмурился, — что же плохого в
том, чтобы есть человеческое мясо? Тело, как учит наша святая церковь, которую я люблю
всем сердцем, есть прах. Так чем же один прах хуже или лучше другого? Чем же
человеческий прах так отличается от праха, скажем, говяжьего или куриного, который ты
употребляешь в пищу с таким удовольствием?
— Я не хочу с вами спорить, — заявила Эльга.
— Да, потому что тебе нечего возразить, — кивнул чернокнижник.
— Нет, есть, — Эльга со злостью посмотрела на Уилара.
— Я слушаю.
— Вы… вы сами знаете, что так нельзя! Просто нельзя — и все!
— Вот. — Уилар поднял палец. — Точно. Нельзя. Именно поэтому я это и делаю.
Ты меня раскусила.
Эльга молчала, бессильно глядя на своего спутника.
— Заметь, — продолжал чернокнижник, — я тебя предупредил, когда ты садилась за
стол. Каждому свое, и давай закончим этот разговор. Я не мешаю тебе, когда ты молишься
своему божку, и ты будь любезна не мешать мне, когда я делаю то, что считаю нужным.
— Не мешаете?! — задохнулась Эльга. — Да вы… да вы почти уничтожили мою
веру! Вы топчете все… все… — у нее не хватало слов. — Все святое… и все просто
человеческое… И вы еще говорите, что
— Ну, — Уилар пожал плечами, — если получается, что прав я, а не ты, кто же в
этом виноват? Если твою веру так легко растоптать, вера ли это вообще?.. — он помолчал
и добавил:
— Впрочем, я всегда утверждал, что вся джорданитская религия — это одно
большое суеверие.
— Зато то, во что вы верите, наверное, и есть сама святая истина, — огрызнулась
Эльга.
— А ты еще помнишь, во что я верю? — Уилар рассмеялся. — Мы об этом уже
разговаривали в Азагалхаде. Я верю в себя. Попробуй-ка разрушить мою веру!
Эльга не нашла, что ответить. Через несколько шагов Уилар остановился и сказал:
— Кстати, хотел тебе кое-что показать. Пойдем… — и потянул девушку за собой.
Они спустились по какой-то старой лестнице, потом снова поднялись. Заброшенное
крыло замка, где не было ни Шабрезов, ни даже их слуг. В одной из пыльных, пустующих
комнат Уилар остановился. Противоположную от входа стену надвое разделяла
полуколонна, в нижней четверти оформленная в виде скульптуры широкоголового,
низенького человечка с огромным ртом, снабженным впечатляющими зубами. Каменное
украшение находилось в таком же запущенном состоянии, как и все крыло. Скульптуру
покрывал слой грязи, камень крошился, многих деталей уже было не различить, но еще
было видно, что тот, кто создавал скульптуру, хотел придать карлику крайне воинственное
и упрямое выражение — и это вполне ему удалось. Карлик производил двойственное
впечатление — с одной стороны, неприступного, даже злого создания, с другой — Эльга
почувствовала грусть, потому что карлик казался одиноким, нелюдимым стариком, для