Чернозём

Толпа, обычно предпочитающая держаться в стороне от городских сумасшедших, теперь помаленьку вставала на сторону полоумной бабульки. Шум перекрывал их голоса, но я видел, как недовольно шевелятся губы мамаш с нагруженными сумками, как дедки сурово сжимают оглобли своих тележек на колесиках. Поезд замедлял ход, и я хотел было вместе с напарником выйти на станции, чтобы избежать конфликта, но старушка вдруг отчебучила то, что я меньше всего ожидал. Она схватилась за рюкзаки и с не постижимой для неё силой сбросила их с сидения. Сердце моё на мгновение зажмурилось, но ни я, ни Йена даже не закричали, зато плотно стоящие пассажиры взвизгнули, когда на их ноги бухнули тяжелогруженые ранцы.

Секунда, другая... вместо взрыва бабка победоносно повела руками:

- Садитесь, граждане.

Когда мы вышли на свет божий, что сделал лицо Йены чуть более радостным, он глухо спросил:

- Почему мы не поехали на твоём фургоне, а?

- Ну... эээ... он ведь у меня сломался.

Он тяжело посмотрел на меня и больше ничего не спрашивал.

***

Она чувствовала боль.

Никогда ещё человек не наносил ей таких ран. Великая война родилась с опозданием и как всякий негодный ребёнок изуродовала свою мать. Роды продолжались четыре года, и Земля каждый день кричала, как сумасшедшая.

Она видела бескрайние поля сражений, где её тело терзали кудри колючей проволоки. Ржавые волчьи зубы были покрашены в тёмно-красный, русский цвет. Сосущая грязь засасывала в хлюпающую жижу немногих уцелевших, и люди проклинали Землю.

В воронках, наполненных желудочным соком, медленно переваривались солдаты. Мокрые спины были покатыми, как болотные кочки, и если вдруг от взрывов их переворачивало на живот, то они глядели в небо, обколотое стрихнином, осоловелым взглядом утопленника.

Земля сочилась гноем. Это был страх, поспевающий в жирной грязи как аппетитная каша. Траншеи пучило и солдатам казалось, что в них один за другим рождались мертвецы. Они поднимались, как дрожжевое тесто и трогали воздух скрюченными чёрными пальцами. Мужчины перед смертью превращались в эмбрионы, как будто пытались залезть обратно в материнский живот. Похоронными крестами мёртвым служили воткнутые в насыпь винтовки, словно солдаты в панике пытались заколоть саму землю.

Да, это были мучительные роды.

Вместо отошедших вод - яд и кровь. Они напитали почву, и из её красного влагалища выползли социалистические революции, как можно скорей постаравшиеся забыть свою бескорыстную мать. Тогда как фашизм вышел из заваленных трупами окопов и до самого краха помнил своего отца.

Земля плакала, что так много её любимых детей погибло на равнинах Галиции. Болота восточной Германии теперь точно были прусским, там фронт прошёл ПО русским. Солдатские кости обглодал ветер на вершинах Карпат, а в Турецких владениях ленивая ящерица пробегала по выбеленным черепам. Оставшиеся живые говорили, что когда над полями сражений появляется луна, то слышно, как кто-то пытается выбраться из огромных братских могил.