Чернозём

Мне совершенно не понравился его смех. Завладев бомбами, он изменился, словно девка-революция, которую он любил, вдруг обратилась в демона-суккуба. На лице спутника свернулась бездомная псина - клочья потемневшей бороды, казалось, росли из-под самых глаз. А они были сырые-сырые, как в первый день нашего знакомства. Один чуть позеленел. Их как будто покусала бешеная лисица - они звенели и прыгали, то скатываясь до подбородка, то с хохотом выскакивая на лбу. Уже только поэтому спорить с Сырком было бессмысленно.

- Ну почему же, - говорю я, присаживаясь на пенёк, оставшийся от упавшего дерева, - ещё порой ими можно подтирать задницу.

Его борода в знак одобрения похлопывает меня по плечу, и Сырок быстро идёт к мишеням. Он похож на толстую закорючку из нотной грамоты. Прострелянные книги похожи на счастливых политзаключенных. Я похож на пень, на котором сижу.

- Надо же! На самом интересном месте дыра, - друг с усмешкой вчитывается в поднятые строки, - ого, да тут этот парень пишет про жертвенность. Оказывается он радикал! А знаешь, что самое интересное в книжке, - он прищурился и прочитал, - Ванегейма? То, что этот умствующий дурак до сих пор жив и не собирается подыхать!

Губы его шевелятся:

- Рывалюционер.

Он так омерзительно коверкает последнее слово, что мне чудится в нём рыба с поллюцией. Возможно, он имеет в виду не старика-ситуациониста, а меня. Впрочем, я никогда не называл себя революционером. Да и разве я виноват в том, что Сырок вдруг завалился к нам в подвал, как мне показалось, слегка фамильярно обнял Алёну, и тут же с заговорщицким видом предложил выехать в лесок?

- Револьвер оставь у себя. Это твой гонорар за сделанную работу. Как понимаешь, теперь у тебя целая коллекция нужных предметов.

Я припоминаю, что у меня действительно теперь есть мешок, фляжка и револьвер. Будто я собрал симфонию современного Грааля. Странные, непонятные предметы с нелепыми свойствами, которые, наверное, сведут меня с ума. Как в это можно всерьёз верить? Глупо! Нелепо! Хочется писать с многоточиями и восклицательными знаками! Как один французский писатель!

- Ты главное верь, - шепчет Сырок, - верь.

И хотя совсем не холодно, свой ствол он засовывает в карман куртки, которая как будто сделана из шкурки чумной крысы. С оружием он сразу становится толще, как вон тот породистый дуб, и из его пористого носа ядом сочится уверенность.

- Погоди, я посмотрю книжки.

- Зачем?

- Ну, интересно, что теперь они там написали

Его разноцветные глаза вспыхивают, и плечи, начертанные пьяным геометром, ходят от смеха как чаши поломанных весов. Он хлопает себя по острой коленке, которой не хватает стрелы, и говорит:

- Да ничего ты там не найдёшь. Сплошная скука и требования, чтобы ты расстался со своей жизнью ради их бесполезных идей.

Продырявленные книги уже не кричат и быстро остыли, как выброшенные на мороз младенцы. Они даже немножко обгорели. Пуля прилетела в лоб каждому, кто грезил о революции на бумаге. Теперь ваш Ванейгем по-настоящему пропах порохом, теперь-то Юнгера точно пристрелили на войне.

- Ты там скоро? Пришло время в сказку отправиться.

Меня завораживает сизый лес. Интересно, чего в мире больше - людей или деревьев? А пока лес свернулся калачиком на коленях у тёплого летнего денька. Жёлтое солнце раскачивалось в вышине, словно мертвецкая люлька.

Кто обронил её там, в небесах?

***

Чем дальше мы шли, тем больше лес становился диким, неухоженным, и если бы мы были буржуазными европейцами, то он давно бы накинулся нас и, разорвав на части, засунул в страшные чёрные дупла. Лесная земляника недоверчиво трогала ботинки зелёными усиками, радуясь, что перезимует на человеческом перегное. В очередной раз запутавшись в новогодней гирлянде паутины, я зло сказал Сырку:

- Это мы всё из-за тебя заблудились.

- Чёй-та?

- А не нужно было в дерево стрелять, вот лес нас и наказал.

Сырок уже совладал с приступом безумия, и скорчил задумчивую мину, на которой я мог легко подорваться:

- Так ты веруешь в лешего?

А солнце уже смели за горизонт раскачивающиеся сосны. В вечернем сумраке они встали на цыпочки, словно их стволы дорисовали грифелем и вели скрипучие корабельные разговоры. Тьма сначала выглянула из ям и оврагов, потом показалась из-за травинок, завладела кустами и вот-вот готова была накрыть нас чёрным пологом. В нём запутались сверчки, стрекотавшие так громко, точно хотели застрелить нас из пулемета.

- Ночевать будем?

Я был готов положить рюкзак, но Сырок махнул рукой мне за спину:

- Опа, а вот и леший!

Памятуя о прошлой моей встрече в лесу с неведомым ужасом, стало не по себе, и я, всматриваясь в понемногу сгущающуюся ночь, с облегчением увидел всего лишь человеческую фигуру, похожую на грибника.

- Эй, уважаемый, не поможете?