Чернозём

Земля знала, что это была правда. Торжественные молебны не могли заглушить мёртвого подземного воя. К ужасу Земли похороненные люди не хотели умирать, а ворочались и ухали разорванными ртами. Особенно тяжко и протяжно стонали по ночам русские солдаты, оставшиеся лежать под Танненбергом и Осовцом. Они скреблись на дне Черного моря, и из трюмов затонувших судов погибшие моряки смотрели бесцветными глазами на вражеские берега.

Солдаты знали, что однажды расскажут потомкам о том, за что они воевали.

***

- И вы поехали на метро? Нет, серьёзно, вы поехали на метро? Ты что, дурак что ли?

Вместо того чтобы посмеяться, Сырок смотрит на меня, как эсеры-максималисты на дачу Столыпина. Деревья застенчиво закрывают ветвями небо - им стыдно, что я решил поделиться с другом весёлой историей. Сам я говорю из-за кустика:

- Так у меня машинка-то сломалась, понимаешь... браток?

Сырок неумолим:

- До тебя что ли не доходит, что в метро часто досматривают, что там есть камеры, полицаи, а ты, несмотря на огромный рюкзак за спиной и бородатую рожу, ну никак не похож на Фёдора Конюхова!? Ты головой подумал? Включил свой русский логос?

Я выяснил, что Сырок тогда сбежал от наряда потому что уклонялся от службы в армии. Ему никак не хотелось, чтобы через мобильную систему его определили, как злостного уклониста и отправили разнашивать кирзачи. То, что он боится такой мелочи, сильно меня удивило, но я не стал это ему сообщать.

- Да ладно, - ассоциация с революционерами по-прежнему не даёт мне покоя, - не спалился же, зато у нас теперь есть настоящие бомбы, как у эсеров.

При этих словах его борода теплеет и Сырок задумчиво, но радостно говорит:

- То-то и оно... но что мы по сравнению с Каляевым? Вошь и жалкая букашка.

- А если вошь в твоей рубашке сказала, что ты блоха...

Его глаза загораются:

- Выйди на улицу...

- И...

- УБЕЙ!

Мы выбрались на неизвестный километр, где углубились в леса, чтобы испытать мины. Теперь в них есть железный штырёк, который расколет её, как орех. Сумасшедший копатель, в гараж которого меня привёл Йена, даже забыл о деньгах, когда перед ним поставили эту техническую задачу.

- Да и вообще... - продолжает Сырок, - Каляев, Жорж, Савинков... это ведь совершенно разные люди, но кровь от плоти одного народа. Мистики, убийцы. Кочующие души. А теперь всё облёвано однотипной американской культуркой, которую даже симулякром стыдно назвать. Повезло ли нам родиться, чтобы увидеть всё это?

Я медленно достаю из рюкзака мину, превращённую в гранату. Почему-то она оказалась расписана под гжель. Бомбу украсили знакомые цветочки, ягодки и веточки. Я с удивлением вглядывался в бело-голубые узоры и вроде бы вспомнил, что это дело Алёниной кисти. Но почему она сделала это так аляписто, без особого таланта? Как она вообще узнала? Сырок удивлённо смотрит на смертельное произведение искусства и тяжело вздыхает. Я вспоминаю, что остальные снаряды то ли я, то ли подруга, вообще покрасили под хохлому.

- Не спрашивай, почему бомба в народном камуфляже. Этого я не знаю.

В любом случае, если как следует ударить мину обо что-нибудь твёрдое, внутри штырь выбьет искру, и через несколько секунд снаряд раскроется, как стальная роза, и в мире станет чуть-чуть больше любви.

- Тот, кто не угнетал таджика и не обносил ларёк, не может считаться русским националистом? - почему-то спрашивает Сырок.

Я размашисто смеюсь, будто ставлю подпись:

- Это точно.

Но товарищ ответил серьёзней:

- Но разбои, зачем? Ну, дадут тебе пять-семь для профилактики. В чём смысл? Разбой - это ведь только для души. Дань памяти нашим предкам. Погружение в архетип. Ну и ради пряников, конечно. А так проще хлопнуть инкассаторов или совершить налёт на ювелирку. Умельцы ворочают сотнями миллионов, а в случае чего сидят столько же, как если бы украли двадцать тысяч.

Я знаю, что он прав. Сырок говорит о революционерах-половинках. Гумилев бы назвал их субпассионариями, то есть людьми, готовыми рискнуть, чтобы изменить своё материальное положение. Они могут сколько угодно ходить на митинги, писать гневные статьи, избить кого-нибудь, кинуть коктейль Молотова... это тоже, в общем-то, неплохо, но все эти поступки оставляют путь к отступлению. Тогда как истина чрезвычайно проста:

- Тысячами незримых нитей обвивает тебя Закон. Разрубишь одну - преступник. Десять - смертник. Все - Бог.

- Очень хорошая фраза. Это откуда? - оживляется Сырок.

Мне стыдно сказать, что она взята из подросткового фэнтези, поэтому я пожимаю плечами.