Чернозём

- Знаешь, что говорил по этому поводу Бердяев? Самое страшное в утопиях то, что они имеют обыкновение сбываться. А помнишь книжку тебе показывал? Самую страшную книжку! Ни черта в ней страшного нет. Потому что были не только расстрелы, но и Богданов. Понимаешь? Тот самый, что начинал свои труды цитатами из Маркса, Ницше и Фрейда. Который грезил о русификации Марса и умер от эксперимента в собственном институте переливания крови. А ты мне - крестьяне, земля, убиённый Меньшиков. Жалко конечно, полегли зазря люди от зверей, но жалко-то не до слёз. Не построишь дом на таком фундаменте.

Я знаю, что у него есть основания для подобных идей. Но ещё я знаю то, что Сырок с каждым днём становится всё безумней. Он явно не удовлетворился достигнутым паритетом. Ему нужна подлинная воля к власти, пусть даже придётся раздавить мою гордость. Слова прячутся под язык, и я не замечаю, как между скамейками проходит пузо, а затем впереди, спиной к нам, садится полицейская фуражка. Офицер снял головной убор и обнажил отвратительную залысину, на который вырос похожий на виноградинки пот. Такие залысины бывают лишь у говноедов.

Сырок, с непонятной для меня радостью смакует вопрос:

- Так чего ты хочешь?

Нужно было прикончить его ещё вчера! Я со страхом оглянулся. Нет, я бы оглянулся и с уверенностью, но вагон, если не считать нескольких спящих пьяниц, был совершенно пуст, а в февральских глазах друга уже вспыхнуло преступление. Когда я повернулся, то увидел, как соратник, вытащив от удовольствия язык и браунинг, направил последний на затылок полицейского.

И совершенно хладнокровно повторил:

- Скажи честно, зачем тебе это?

За окном в книксене приседали юные ёлочки, а я в ужасе вжался в стенку рядом с сумасшедшим, который, если я не отвечу на его безумный вопрос, превратит бесславного ублюдка, что сидит впереди нас, в ответственного семьянина из официального некролога.

- Признания хочу, - рот пересох, - я хочу... чтобы мной восторгались. Чтобы читали обо мне, чтобы ставили на аватар...

- Понимаешь, - борода Сырка укладывается спать, - как говорил Савинков: "Для работы в терроре нужны крепкие нервы". Судя по твоим припадкам, нервы у тебя ни к чёрту, но это и лучше всего, как говорит твой дружочек Смирнов...

- Причём тут он!? Они??

- ...так как для такого деликатного дела действительно лучше всего подходят припадочные, больные, истеричные...

В любой момент, тяжело дышащий полицай, может вслушаться в разговор, повернуться или заметить отражение браунинга в окне, а может почувствовать что-то неладное шестым чувством, которое он так часто отбивал задержанным. А ешё могут зайти контролёры, проснуться алкаши, пробежать зайцы и друг тут же, не задумываясь, нажмёт на спусковую скобу. Я клятвенно обещаю себе если всё обойдётся - забрать и починить свой фургон, поэтому говорю чистую правду:

- Я хочу, чтобы Алёна меня полюбила.

- И только?

- Да.

- Ты точно в этом уверен? Напомню, что вчера ты вёл себя неприлично, а сегодня другой человек. Так что, уверен?

- Абсолютно.

Поезд замедляет ход. Со станции в вагон заглядывают любопытные лица. В углу с оглушительным харканьем проснулся забулдыга. Мент промокнул лысину отвратительным платком, похожим на флаг СССР. Сердце почему-то успокоилось, и даже раздайся сейчас выстрел, то я, как ни в чём не бывало, всё равно остался бы сидеть на этой жёсткой прокрустовой лавке.

Сырок лыбится и убирает ствол:

- Ха, юбочник! Как говорил Писемский: "Весь мир вращается вокруг женской дыры". Казалось бы, обиженный человек, но опять во всём виновата обычная юбка! Рекомендую послушать нашего Евгения Головина, он замечательно разложил на части символизм женской юбки.

Видимо, он реально поверил мне и пробурчал:

- Дела-а.... То-то ты так боялся, что тебе печать наложат.

Мы распрощались с ним на унылом перроне, похожим на засохшую коросту. Её лениво скрёб жёлтый дворник, смутно чуявший исходящую от нас опасность. Сырок из-за тяжести рюкзака уковылял непонятно куда дёрганной, вихляющей походкой, и мне казалось, что его фигура вот-вот выстрелит, пальнёт куда-то в небо или в меня.

- Ты такой сентиментальный, - бросил он мне через плечо.