Читаем Черные крылья полностью

Сьяман Пиявавонган принялся грести изо всех сил, взбивая морскую гладь веслами до белой пены, резко падая туловищем вперед и вскидываясь обратно, не уступая по мощи старшим, демонстрировавшим Мивачи. Вся сила в его груди, закаленной длительным физическим трудом, проявлялась в движении весел в море, словно подавая сигнал о жизни. Всего двумя гребками он обошел лодку Сьямана Анопена, оставив его далеко позади.

На минуту оглянувшись, он усмехнулся про себя, глядя на неуклюжую греблю своего друга, которого сносило то влево, то вправо. Он был невыразимо счастлив и тронут, что по прошествии более двадцати лет Сьяман Анопен все-таки вернулся, чтобы исполнить их общую детскую мечту.

Кехакай, кагзагза на но татала мон! Омахав со чирен.

– Наставник, как же круто ты гребешь! – выкрикнул ученик, тяжело дыша.

– Пока ты прожигал жизнь на Тайване, я тут кое-чему научился у стариков!


И добавил:

Кехакай, манма ка мангйид.

– Дружище, ты приставай к берегу первым.

Когда он делали Мапабоз (грести обратным ходом), им навстречу на берег вышли двое: старик и молодой человек. Стариком оказался Сьяпен Анопен, отец Сьямана Анопена. Молодой был не по-здешнему одет: черные брюки, жилет, ботинки, солнцезащитные очки. Его совершенно смуглая кожа выразительно контрастировала с блекло-желтыми от пребывания на солнце волосами, длинными, как у женщины. Стоя на берегу, он без конца щелкал фотоаппаратом-«мыльницей».

Как только обе лодки вытащили на берег, Сьяман Пиявавонган направился к небольшой лагуне, образованной рифом после отлива, держа по одной махи-махи в каждой руке. Он позвал за собой друга, собираясь научить того разделывать Арайо. Старик наблюдал за происходящим и давал молодым героям советы.

– Давайте покурим, что ли? – предложил молодой человек в темных очках.

– Мы у туристов сигарет не берем, – сказал Сьяман Анопен, даже не взглянув на него.

– А у меня американские, «Мальборо»!

– Мы не курим импортный табак! – буркнул молодой тао, начиная сердиться.

Тогда незнакомец присел на корточки, снял темные очки и произнес:

Дзьявехай, Нгалолог, си…

– Дзьявехай, Нгалолог, это же я…

Он не успел договорить, а Сьяман Анопен уже бросился к нему и, прижав к нагретому солнцем камню, принялся по-дружески дубасить его слева и справа.

– Твою мать, Гигимит, ты когда тут нарисовался?

– Ты когда приехал? – Сьяман Пиявавонган радостно спросил следом.

Оба оставили ножи, которыми разделывали рыбу, и наперебой спрашивали:

– Твою мать, сукин сын, и куда же ты пропал? – Сьяман Анопен пытался сдержать переполняющую его радость.

– Больно же, камень спину обжигает, друг!

Они уселись напротив Арайо, и Гигимит угостил друзей детства сигаретами, а потом закурил сам.

Ивован ньйо па, та маканьяв манга нако. кван на ньяпен! Анопен!

– Дети, прежде чем разговаривать, сначала убейте Арайо, а то табу нарушите, дети! – очень серьезно напомнил Сьяпен Анопен.

Си…? кван на но раракех.

– А ты?.. – спросил старик.

Си Гигимит ко, анак ньяпен. Синглан.

– Я Гигимит, сын Сьяпена Синглана.

Ньянак кана!

– О, так ты его старший сын!

Новон, маран кон.

– Да, дядя. Здравствуй!

Ана кон.

– Ну здравствуй, сынок!

Яма, панма до вахай та, ка повбот мо со волангат та кано зака та кано талили ко.

– Пап, ты ступай домой и достань мои Волангат (серебряный шлем), Зака Та (золотые украшения), а еще мой Талили (традиционный наряд), хорошо? – попросил отца Сьяман Анопен.

* * *

Когда старик ушел, они разделали Арайо. Сьяман Пиявавонган разрезал летучую рыбу, которую не сумел проглотить Арайо, удалил хребтовую кость, а мякоть порезал на Аксемен (сасими).

Все трое повернулись лицом к морю, не обращая внимания на палящее солнце, – так они делали в детстве. Волны плескались у ног, смывая алую кровь большой рыбы. В левой руке каждый держал по клубню таро, а пальцами правой руки отправлял в рот кусочки сасими. Гигимит, которого не видели двадцать с лишним лет, как и в детстве, был таким же отчаянно голодным и демонстрировал отменный аппетит.

Кана мовнай дзини мангсем со позис.

– Ты уже давно не ел сырую рыбу, да?

– Ну… Двадцать два года, наверно.

Ман нго!

– Вкуснятина!

– Да… Но вообще-то и неважно, вкусно или нет, главное, вы исполнили свою детскую мечту, мои лучшие друзья.

Сьяман Анопен почувствовал, как много смысла вложил их друг в эту короткую фразу.

– Где ты был все эти годы?

Гигимит показал четыре иероглифа на левой руке и сказал:

– Странствовал по свету. Был в Индийском, Тихом океанах, побывал на многих островах в Океании.

Сьяман Анопен положил руку на крепкое плечо Гигимита:

– Мы с другом здорово по тебе скучали!

Гигимит выдержал паузу, оглядел сидевших справа и слева:

– Вообще-то все шесть лет в дальнем плавании я думал о вас каждую минуту, каждую секунду в море, вспоминал о нашем острове, о летучей рыбе с черными крыльями. Я серьезно. Кстати, на Гавайях я купил четыре пары одинаковых очков-авиаторов – себе, для вас и для Касвала.

Он достал из напоясной сумки свой подарок, и все трое немедленно водрузили очки на свои смуглые носы, увидев привычный с детства мир в совсем других красках.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лучшая проза Тайваня

Черные крылья
Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков.Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке. Он был опубликован в Тайбэе в 1998 году и удостоен нескольких литературных премий, включая Литературную премию У Чжо-лю. Автор исследует тему столкновения двух культур и обращается к своему родному языку тао, создавая параллельные диалоги на двух языках. В этом издании у читателя есть возможность впервые познакомиться с текстами на языке коренного народа тао: диалоги сохранены в оригинальном авторском написании и даны в фонетической транскрипции на русском языке.

Сьяман Рапонган

Современная русская и зарубежная проза
Сахарские новеллы
Сахарские новеллы

Сборник «Сахарские новеллы» – самая знаменитая книга тайваньской писательницы Сань-мао (1943–1991).Движимая детской мечтой и жаждой приключений, в начале 1970-х она отправилась в Испанскую Сахару со своим возлюбленным Хосе. За время пребывания там, а это всего полтора года, пара успела пожениться, исколесить пустыню вдоль и поперек, превратить сахарскую лачугу в местную достопримечательность, завести друзей среди местных жителей, испытать на себе все тяготы жизни в пустыне и изучить сахравийские традиции.А спустя время появился автобиографический сборник «Сахарские новеллы», в котором Сань-мао рассказывает о вещах одновременно обыденных и необыкновенных и где правда жизни соседствует с художественным вымыслом. В этих историях мы найдем и добродушный юмор, и безжалостную сатиру, и грустную иронию, и бесконечное сочувствие оторванным от цивилизации местным жителям. Порой нарочито бесстрастные, порой чрезвычайно эмоциональные, «Сахарские новеллы» расходятся огромными тиражами на Тайване и в Китае, а Сань-мао и по сей день остается кумиром для миллионов читателей во всем мире.

Сань-мао

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза прочее / Проза / Современная русская и зарубежная проза