Полковник плеснул из графина в стакан водицы и, выпив залпом, точно водку, расправил густые, начинающие седеть усы, кои он никогда не фабрил и не фиксатуарил, считая это излишним, как и наличие бороды, и потому подбородок брил ещё с юности. Жандармский начальник приблизился к открытому окну, ожидая увидеть служебный экипаж, но его всё не было.
Говоря откровенно, хозяин кабинета давно предполагал появление столичного инспектора, и было удивительно, что посланец соблаговолил прибыть только сейчас. Ведь ещё в позапрошлом году Государственный совет по представлению военного министра обратился к самодержцу с представлением об учреждении Донского областного жандармского управления по особому штату, усиленному помощником, двумя вахмистрами и двадцатью тремя унтер-офицерами с окладами жалованья и прочим довольствием, согласно чинам Отдельного корпуса жандармов по принадлежности. Причём потребные расходы на 1889 год увеличивались за счёт выплат Военного министерства в соответствии со сметами, составленными ранее самим начальником Донского областного жандармского управления. И нечего было удивляться тому, что рано или поздно для проверки расходов Петербург пришлёт чиновника с самыми широкими полномочиями. «Так-то оно так, — продолжал размышлять бывший командир драгунского полка, — только в подобном случае направляется представитель Военного министерства, а не Департамента полиции, поскольку по финансовой и хозяйственной части мы подчиняемся военным. К тому же не один проверяющий нужен, а два, потому что второй — это бухгалтер, знающий метод двойной итальянской записи. Понятное дело, что средства, выданные офицерам на агентурные расходы, никак не проверишь. Да это и ни к чему. Штат у нас — на зависть другим! Все дворянского сословия и истинно православного вероисповедания. Полякам или выкрестам путь в корпус заказан. Здесь служат не за чин, а за честь. Некоторых кандидатов по два года проверяли, отбирая тех, кто не был замечен в карточных долгах, пьяных дебошах или финансовой зависимости от состоятельных дам. Только после этого удовлетворяли ходатайства о зачислении в Отдельный корпус жандармов. Офицеры, сдавшие вступительные экзамены, направлялись на специальные курсы. А по их окончании — опять экзамены и собеседование. И лишь по последним результатам счастливчики получали направление на службу, которая далеко не сахар. Наверное, поэтому и жалованье у нас вдвое больше, чем в строевых частях. Это вам не полиция, куда можно попасть, не имея чина и не окончив гимназию. Пожалуй, даже сравнивать с ними не стоит».
Застучали по мостовой колёса пролётки и, поравнявшись с парадным входом, смолкли. «Что ж, посмотрим, что им от меня надобно», — мысленно выговорил полковник, остановившись в трёх шагах от двери. Тотчас раздался стук, и на пороге появился помощник.
— Разрешите, ваше высокоблагородие?
— Да-да.
Штабс-ротмистр посторонился, и перед полковником возник высокий стройный господин лет сорока пяти, в котелке, тёмном сюртуке и светлой жилетке с выглядывающей из её кармашка золотой цепочкой часов. Густо накрахмаленный, высокий по моде воротник белоснежной сорочки плотно облегал шею, контрастируя с пышным чёрным галстухом, украшенным посередине булавкой с крошечной брильянтовой головкой. Узконосые туфли на небольшом каблуке из тонкой мягкой кожи были сшиты по последней моде.
Гость неторопливо стянул с правой руки перчатку. На безымянном пальце сверкнул золотой перстень с вензельным изображением «Высочайшего имени Его Императорского Величества» — редкая награда государя. Визитёр протянул руку и сказал:
— Статский советник[41]
Фёдор Васильевич Сераковский, чиновник особых поручений Департамента полиции.— Флавиан Николаевич Глассон, — отвечая на рукопожатие, выговорил полковник и, улыбнувшись, добавил: — Хотя, ваше высокородие, мне можно было вам и не представляться. Столичное начальство знает обо мне всё. Прошу, садитесь.
— Благодарю. Предлагаю обращаться друг к другу по имени-отчеству, — сняв шляпу, вымолвил столичный визитёр.
— Не возражаю.
— Чаю? Коньяку? Кофею?
— От чая не откажусь. Разговор у нас будет долгий, и мне лучше иметь светлую голову.
Полковник повернулся к офицеру и чуть дрогнувшим голосов выговорил:
— Не откажите в любезности, Сергей Николаевич. Распорядитесь насчёт чая. Пусть мой адъютант принесёт всё, что полагается.
— Слушаюсь, — кивнул подчинённый и осведомился: — Мне вернуться?
— Не обессудьте, штабс-ротмистр, — вмешался пришелец, — но мне хотелось бы пообщаться с господином полковником келейно.
Помощник понимающе кивнул и удалился.
— Что ж, Фёдор Васильевич, я вас внимательно слушаю.
— И это прекрасно, — холодно улыбнулся Сераковский и, не спрашивая разрешения, закурил. — Так вот, Флавиан Николаевич, прибыл я к вам не случайно и не в порядке проверки работы жандармского управления. Для этого есть иные чины, а я занимаюсь сугубо агентурной работой по политической части… Мне придётся посвятить вас в одну историю, связанную с уроженцем тогда ещё Нор-Нахичевана Микаэлом Лазаревичем Налбандяном. Слышали о таком?