— А вот теперь я вижу, что вы за фрукт! — сдвинув брови, гневно выговорил Тарасов. — В недавние времена я бы вызвал вас на дуэль.
— В самом деле? И как бы мы дрались? Впрочем, если бы выбор оружия остался за вами, то, скорее всего, вы бы предпочли сражаться тем оружием, которое вам привычно. Например, предложили бы мне глотать куриные яйца. Победителем был бы тот, кто проглотил бы больше. Можно ещё кусать раскалённый металл или заливать друг другу в горло раскалённое масло. Вы, насколько я знаю, достигли в этом таких вершин мастерства, что теперь потешаете небогатую публику в театре Асмолова, не так ли? — усмехнулся Клим.
— Моё терпение иссякло. Дуэль! — дрожа от негодования, вскричал фокусник, обратив на себя внимание портье.
— Я забыл уточнить, вы дворянин?
— А какое это имеет значение? — тряхнул головой престидижитатор. — Допустим, я мещанского сословия. И что?
— Так подите вон! — бросил студент. — Драться на дуэли с вами я не могу. Правила не позволяют, а вот огреть бронзовым шандалом[59]
— дело одной секунды.— Да как вы смеете! Я сотру вас в порошок!
— Мне позвать коридорного или сами уберётесь, господин яйцеглотатель? Фокусник позеленел, как нечистый дух перед заутренней, и, уходя, прошипел:
— Вы больше не жилец.
Не успел Ардашев проводить взглядом удаляющегося штукмейстера, как к нему подбежал портье:
— Простите сударь, но вас срочно просят к телефону.
Клим кивнул и подошёл к стойке.
— Я слушаю, — проговорил он в трубку.
— Клим-джан, дорогой, эта Бабук. Я занят немножка на «Аксай». Работа много. Пириехать пока не могу. Прости. Потом похороны. Тебе они не надо. Сам найду тебя, когда смогу. А ты будешь искать убийца Виктор Тимофеевич?
— Да.
— Лав… хорошо. Будь осторожно. Ладно?
— Не волнуйся, друг мой, работай, — ответил Клим и закончил разговор.
Ардашев взял с собой «Ростовский листок объявлений» и вышел на улицу. Свободный извозчик стоял тут же.
— Темерницкая, 29, — сказал студент, забравшись в коляску.
— Знаем, вашество! — качнул головой возница и тронул каурую лошадку.
Экипаж бежал по широкому Таганрогскому проспекту. Позади осталась «Контора мельницы А. И. Супрунова» со строящемся рядом зданием, «Торговый дом Карл Стукен и К˚», «Контора табачной фабрики Я. С. Кушнарёва» и «Доходный дом П. Д. Машонкиной» с яркими вывесками магазинов на первом этаже.
Рессорная коляска свернула направо, на Темерницкую улицу, которая хоть и уступала Таганрогскому проспекту богатством отделки и красотой зданий, но имела почти все дома каменные, и только ближе к её началу стали попадаться деревянные постройки начала века. Около одного из таких ветхозаветных домов с мезонином извозчик и остановился.
— Приехали, вашество, — вымолвил кучер. — Три гривенника.
— Подожди меня, — сунув целковый, сказал Клим. — Потом отвезёшь обратно.
— Это мы завсегда-пожалуйста! — убирая в карман рубль, ответил мужик.
Клим прошёл во двор. Поднявшись по расшатанной лестнице, он оказался в узком коридоре. Несмотря на открытые окна, пахло мышами, каким-то несвежим варевом и махоркой. Комната с номером 3-а виднелась в самом конце. К ней вели ещё несколько ступенек, поднимавшихся в мезонин. Ардашев постоял немного, будто собираясь с духом, и трижды постучал в дверь с облупившейся коричневой краской.
Послышались торопливые шаги, поворот ключа и лёгкий скрип несмазанных петель.
Да, это была она — София Миловзорова. Всё такая же прелестная, с чувственными губами, большими восточными глазами и аккуратным правильным носом. Правда, за прошедший год она заметно похудела, её лицо осунулось и взгляд потух. Но даже ситцевое белое платье простого фасона, с рассыпанными по нему голубыми васильками, подчёркивало смуглую кожу брюнетки и стройный стан.
Ардашев молчал, любуясь женской красотой.
— Вы? — проглотив комок, застрявший в горле, выговорила София. — Как… как вы нашли меня?
Клим молча протянул газету.
— Ах да, — грустно улыбнулась она. — Как всё просто.
— У дома стоит извозчик. Позвольте пригласить вас посидеть в каком-нибудь приличном заведении. Окажите честь, — с волнением попросил студент.
— Ну какую же честь вам может оказать воровка чужих документов? — вымолвила София, и в её глазах блеснули слёзы.
— Зачем вы так? Мне было не просто потерять вас.
— А думаете вы мне не снились?
— Но это ведь я стою у вас на пороге и прошу…
— И чего же вы просите? Прощения?
— Простите, София, если обидел вас вольно или невольно.
— Господи, ну что же вы такое говорите: «Вольно или невольно»? Будто литию заупокойную по мне читаете, — всхлипнула дама и разрыдалась.
Клим не выдержал и обнял её:
— Ну что ты, милая, успокойся. Всё уже позади.
София всхлипывала, прижимаясь к широкой груди Ардашева, как ребёнок. Наконец она вытерла слёзы и сказала:
— Хорошо. Подожди внизу. Мне нужно привести себя в порядок.