Ардашев сбежал по скрипучим ступенькам во двор и, вытащив из портсигара папиросу, с удовольствием задымил. «Господи, — подумал он, — ну почему же так случается? Влюбишься в кого-нибудь, думаешь — всё. Она и есть та единственная, с которой готов идти по одной дороге до конца дней своих, но тут словно вмешивается кто-то сверху и останавливает. Хотел бы я знать имя моей будущей супружницы и сколько у нас будет детей?»
София не заставила себя долго ждать. Она была прекрасна в соломенной шляпке с алой лентой, украшенной букетиком искусственных цветов. Усадив её в экипаж, Клим спросил:
— Что выбираешь: ресторан или кафе?
— Кондитерскую!
— Может, подскажешь? Я тут совершенно ничего не знаю.
— Тогда едем к Филиппову на Большую Садовую. Там кофе подают по-неаполитански.
— Слышал, братец? — спросил Ардашев возницу.
— Да, барин. Домчу.
Едва тронулась коляска, София поинтересовалась с улыбкой:
— Как там Ферапонт? Небось диаконом служит?
— Нет, — со вздохом произнёс Клим. — Ушёл в монахи. Встречался с ним. Человека не узнать. Да и не человеком он кажется вовсе, а ходячим привидением в сутане. Даже в глаза не смотрит, а всё больше в пол. Слова из него не вытянешь. Будто сам себя отпевает.
— Но почему? Что с ним стряслось?
— А ты разве не догадываешься, — недоверчиво косясь на собеседницу, изрёк Клим. — Он же влюбился в тебя, как мальчишка. Собирался вести под венец. Но не вышло.
— Виновата я перед вами, — отвернувшись в сторону, пролепетала София. — Документы Анны Бесединой я отослала скорой почтой в станицу Тихорецкую, как и обещала. Думаю, родственники её опознали и похоронили.
— Ладно, — махнул рукой Ардашев. — Дело прошлое. Забудь. А тебя твой муж не ищет?
— Не знаю. Но в полицию на меня пока не заявлял. Иначе меня бы уже задержали. Дворники сразу сообщают в участок о новых квартирантах. Но меня никто не тревожил… Видно, ждёт, что я сама вернусь.
— А ты? Не собираешься?
— Ни за что.
— И правильно.
Экипаж остановился перед вывеской «Кондитерская Д. И. Филиппова». Расплатившись с кучером, Клим и Софью вошли внутрь.
Не прошло и четверти часа, как официант, совершенно рыжий и конопатый, в белоснежном фартуке и перчатках, расставив на столе миндальные пирожные с фисташками, две чашки кофе по-неаполитански[60]
, смородинное и ананасовое мороженое, важно разливал шампанское «Моэт-Шандон».— Что ж, за встречу! — подняв бокал, предложил Клим.
— За встречу! — грустно улыбнулась София и, положив сумочку на соседний стул, пригубила вино.
— Угощайся. Я сам, признаться, сладкоежка и с удовольствием отведаю десерт.
— Благодарю.
— Я полагаю, у тебя был не простой год, — робко выговорил студент. — Трудно пришлось?
— Если честно, то и вспоминать не хочется.
— Прости меня. Я не хотел тебя расстраивать.
— Нет, ничего. Сначала я устроилась на табачную фабрику Асмолова. Снимала койку в комнате на шестерых, но не теряла надежду найти лучшую работу и давала объявления в «Донскую пчелу», что могу работать гувернанткой, экономкой или компаньонкой. И мне улыбнулось счастье. Меня наняли гувернанткой здесь, в Ростове. Я занималась с детьми купца Кочаряна русским языком и арифметикой. Они довольно сносно платили. И я даже сняла комнату неподалёку. Знаешь, я увлеклась армянским языком. В моём положении не знаешь, что может случиться завтра. А тут много армян. Теперь я свободно на нём говорю. Всё шло как нельзя лучше, но потом хозяин семейства начал ко мне приставать, и я ушла.
— Такое бывает. И довольно часто, — вздохнул Ардашев. — Ты совсем ничего не ешь.
— Наслаждаюсь шампанским.
— Я тоже люблю именно «Моэт-Шандон», хотя оно и не столь дорогое. А что потом?
— Я вновь нашла работу, но теперь меня взяли экономкой в дом богатого армянина в Нахичевани. И я служила там до недавнего времени.
София отставила бокал и принялась есть мороженное. Попробовав несколько ложек, она сказала:
— Знаешь, я боюсь за свою жизнь. Мне нужен твой совет. Я не знаю, как мне поступить. Но только ты должен пообещать мне, что всё сказанное мною останется тайной.
— Не сомневайся.
— Несколько дней назад я оказалась свидетельницей одного странного разговора между моим нанимателем и его знакомым, приехавшим недавно в Ростов. Они говорили о страшных вещах.
— Например?
— О войне.
— С кем?
— Армяне, живущие в Турции, собираются поднять восстание против османов. Я забыла название этой местности. Помню, что они упоминали о страшном пожаре, который сжёг весь город несколько лет тому назад.
— Это Зейтун. Ровно три года назад он сгорел почти полностью. Об этом писали все газеты. Но сейчас они отстроились. Да, мне недавно говорили, что зейтунцы много лет противостоят туркам, хотя и живут на их территории, — подтвердил студент.
— Восстание начнётся там, а потом, возможно, перекинется и в Эриванскую губернию, то есть в Россию, но уже против царя. Для этого они закупают оружие в Персии. У них есть какая-то политическая партия. У армян недостаточно денег, и потому они хотят расплатиться бриллиантом. Он называется «Чёрный Арагац». Они упоминали фамилию какого-то соотечественника, который был в Индии.
— Налбандяна?
— Точно!