Черный Арагац

— Естественно. У меня нет желания убивать ещё одного старика.

Настоятель монастыря снял с шеи крест и положил на стол.

— Забирай. Ты третий, кто пришёл за алмазом.

Его визави взял в руки крест и поднёс камень, упрятанный в центр, к солнечному свету. Грани диаманта заиграли. Прихожанин сунул украшение в карман, и вдруг в его кулаке оказался кистень. Он выбросил руку вперёд и тяжёлый металлический цилиндр, привязанный к ремню, пробил священнику висок. Голова несчастного рухнула на стол, издав глухой звук. Кровь полилась и закапала на пол.

— Отврати лицо Твое от грехов моих и изгладь все беззакония мои. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня, — выговорил невзрачный человек продолжение пятидесятого псалма, перекрестился и покинул келью.

II

— Что ты мне принёс?

— Ты что не видишь? Это чёрный брильянт.

— Тебя надули. Как бывший резчик по хрусталю, могу утверждать, что это дымчатый кварц, а точнее — чёрная разновидность дымчатого кварца — морион. Его ещё называют «смоляк» или «цыган».

— Думаешь, покойный настоятель монастыря носил бы «смоляк»? Ты в своём уме?

— Ты что, убил его?

— А что мне оставалось делать?

— Господи, какой же ты идиот!

— Я бы советовал тебе быть поосторожнее с выражениями, а то кистень и до тебя долетит.

— Надеюсь, тебе известно, что настоящий брильянт не боится царапин. Он может раскрошиться, если по нему ударить молотком, но следа от царапины на нём не останется. Ты не против, если я возьму штихель[83] и прочерчу на камне крест?

— А если ты его испортишь?

— Тогда это дымчатый кварц. Он ничего не стоит.

— Хорошо. Пробуй. Только не забудь вставить монокль. А то ты со своей близорукостью и в камень не попадёшь.

Антикварий внял совету, и стальной резец легко, точно по маслу, вырезал две пересекающиеся линии.

— Можешь полюбоваться. Я оказался прав.

— Получается, что хитрый поп обвёл меня вокруг пальца?

— Как видишь.

— Но теперь он пусть обманывает чертей в аду…

В этот момент послышалась трель телефонного аппарата.

— Кто-то звонит. Посиди пока здесь. Покури. Только окно открой. Я, ты знаешь, дыма не переношу.

Глава 17 Нахичевань

И опять студенту пришлось раскошелиться на извозчика. Дорога до Нахичевани — это не прогулка по Большой Садовой. Надо было проехать половину Ростова и ещё две версты, разделяющие соседние города. Тут уже пришлось выложить целковый. Денег оставалось всё меньше, а расследование смертоубийства Верещагина двигалось со скоростью виноградной улитки. Новое преступление — убийство Анны Миловзоровой — тоже не могло оставить Клима безучастным. Он уже дал себе слово найти и второго преступника. Почему второго? Да потому, что не было никакой видимой связи между двумя злодеяниями. А вот раскрытие тайны «Чёрного Арагаца» могло привести к виновнику смерти прекрасной, но теперь уже покойной брюнетки из Екатеринодара.

Экипаж бежал мимо покачивающегося на ветру льняного поля. Нахичеванцы по-хозяйски распорядились пустырём, отделявшим свой город от Ростова, и засеяли его этой культурой. Уже совсем скоро по-народному календарю придёт Фаддей Проповедник и наступит время уборки льна на волокно. Работницы начнут вязать снопы, которые точно стражники выстроятся ровными рядами до самой городской межи. Потом его очешут от семян и, связав в пучки, на три-четыре недели замочат в Дону, прижимая ко дну хворостом и накладывая сверху камни. Затем трудолюбивые армяне вновь расстелют его на этом же самом поле и после сушки свезут на гумно, а оттуда — на конную льномялку. Последняя стадия — трёпка льна. Из семян отожмут масло, а жмых пойдёт на корм домашним животным.

Коляска пересекла границу города — две колонны, установленные на кирпичных постаментах по краям шоссе[84]. Мимо двигался вагон конки, запряжённый двумя лошадками: одна в яблоках, другая — пегая. Ардашев с интересом рассматривал новый для себя город. Нахичевань очень напоминала Ставрополь и по архитектуре, и по ширине улиц. «Здесь, как и у нас, тихо и уютно, — размышлял Клим. — Провинциальные купеческие города — не чета суетливым Ростову, Москве или Санкт-Петербургу. Там ритм жизни иной, никто не заметит смерти врача или учителя. Отнесут на погост и забудут. В лучшем случае некролог напишут в газетах. А в Ставрополе? Чуть ли не весь город придёт прощаться. В провинции любой мало-мальски значимый человек на виду. Вот и Нахичевань-на-Дону — такой же город. Это сразу заметно. Все друг с другом здороваются, как в сёлах. И не важно, что ты не знаешь человека, пожелать здравия любому христианину — благое дело».

Экипаж въехал на Екатерининскую площадь с памятником Великой императрице — заступнице древнего народа. Любой армянин Нахичевани знал историю основания своей малой родины. Об этом рассказывали в гимназиях и храмах, писали в газетах и ставили спектакли в местном театре. Но каждый потомок наѝри втайне надеялся, что армянское государство, обретя независимость, возродится вновь.