Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

Он был велик ростом, очень худощав, но не лишен достоинства в осанке и манерах, как подобало в его высоком положении. В тоне его голоса было что-то холодное, а во взгляде — зловещее, хотя он и говорил, и вообще держался с обычным изяществом людей своего круга. Он был кумиром своего клана, возвеличению которого много способствовал; но в той же мере был ненавидим хайлендерами других кланов, потому что одних он успел обобрать, другие считали себя в опасности от его посягательств на их имущество, и все боялись его возрастающего властолюбия.

Мы уже упомянули, что, появляясь в среде своих именитых советников, чинов своего двора, многочисленной челяди, вассалов, союзников и просителей, маркиз Аргайл, вероятно, имел в виду оказать известное влияние на нервную систему капитана Дугалда Дальгетти. Но этот доблестный муж, пробивавший себе дорогу то с той, то с другой стороны в течение большей половины Тридцатилетней войны в различных частях Германии, привык обращаться запанибрата с великими мира сего. Шведский король, а по его примеру даже и надменные имперские принцы частенько бывали вынуждены входить в фамильярные отношения со своими сослуживцами всякого звания и, не будучи в состоянии платить им жалованье, отделывались от денежных обязательств тем, что жили с ними на товарищеской ноге. Капитан Дугалд Дальгетти справедливо мог похвастать, что на пирах, задаваемых монархом, сидел наряду с принцами, а потому не особенно был поражен торжественной обстановкой Мак-Калемора. Он вообще не отличался скромностью и был о себе столь высокого мнения, что, в какую бы компанию ни попал, его самоуверенность возрастала сообразно знатности окружающих особ, так что и в самом высшем обществе он себя чувствовал так же непринужденно, как в среде своей братии. Его понятия о собственном величии основывались отчасти на благоговении к воинскому званию, которое, по его словам, каждого храброго кавалера ставило на одну доску с императором.

Когда его впустили в приемную, он без малейшего смущения отправился в дальний конец зала и хотя без всякой грации, но зато очень решительно подошел бы в упор к самому маркизу, если бы этот последний движением руки не остановил его. Капитан Дальгетти стал как вкопанный, отдал честь по-военному и так приветствовал маркиза:

— Доброго утра, милорд, а пожалуй, и доброго вечера. Beso а usted las manos[26], как говорят испанцы.

— Кто вы такой, сэр, и чего вам нужно? — спросил маркиз суровым тоном, чем думал положить конец фамильярности этого солдата.

— Вот это дельный вопрос, милорд, — молвил Дальгетти, — и я сейчас отвечу на него, как подобает кавалеру, и притом peremptorie[27], как говорилось у нас в маршальской коллегии.

— Нил, узнайте, что это за человек, — угрюмо сказал маркиз одному из окружавших его джентльменов.

— Я избавлю этого почтенного джентльмена от беспокойства, — продолжал капитан. — Я Дугалд Дальгетти, родом из Драмсуокита, был ротмистром на службе у разных особ, а ныне состою майором… уж не знаю какого ирландского полка; прибыл сюда с предложением перемирия от высокородного и могущественного лорда Джемса графа Монтроза и от имени других благородных вождей, поднявших оружие во славу его величества. Да здравствует король Карл!

— Известно ли вам, куда вы попали и что шутить с нами опасно, сэр? — сказал маркиз. — Ведь вы мне так ответили, как будто я малое дитя или безумный! Граф Монтроз заодно с английскими мятежниками; а вы, я подозреваю, один из тех ирландских ренегатов, что явились жечь и разорять эту страну, как и прежде делали, под предводительством сэра Фелима О’Нила.

— Милорд, — возразил капитан Дальгетти, — я не ренегат, хоть и майор ирландского полка. На этот счет следовало бы вам справиться у непобедимого Густава Адольфа, Северного Льва, у Банера, у Оксенстиерна, у воинственного герцога Саксен-Веймарского, у Тилли, Валленштейна, Пикколомини и иных великих полководцев, как почивших, так и поныне здравствующих; что же касается благородного графа Монтроза, прошу вашу светлость прочесть вот эту мою верительную грамоту, дающую мне полномочие заключить с вами договор от имени этого моего досточтимого главнокомандующего.

Маркиз с пренебрежением взглянул на документ за подписью и печатью Монтроза и, приняв его из рук Дальгетти, презрительно швырнул на стол. Потом, окинув взором присутствовавших, он спросил, чего заслуживает человек, признающий себя агентом и посланцем заведомых мятежников, бунтующих против государства.

— Высокой виселицы и короткой расправы! — мигом решил один из джентльменов.