Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

Болтая таким образом, Дальгетти и зубами работал так же исправно, как языком, и очень быстро прикончил всю провизию, которую его товарищ по своему благодушию, а может быть, и по отсутствию аппетита предоставил в его пользу. Исполнив это дело, капитан завернулся в свой плащ, уселся в угол подземелья, где с обоих боков мог прислониться к стене (он утверждал, что с детства имел пристрастие к покойным креслам), и начал допрашивать своего товарища по заключению.

— Почтенный друг мой, — сказал он, — так как нам с тобой приходится вместе мыкать горе, делить и пищу и постель, надо нам покороче познакомиться. Я — Дугалд Дальгетти из Драмсуокита и прочая, майор в честном ирландском полку и чрезвычайный посол высокородного и могучего лорда Джемса графа Монтроза. Ну, скажи теперь, тебя как зовут?

— Мое имя тебе ничего не объяснит, — возразил его угрюмый собеседник.

— А ты предоставь мне самому судить об этом, — сказал воин.

— Ну хорошо. Меня зовут Ранальд Мак-Иф, то есть Ранальд Сын Тумана.

— Сын Тумана! — воскликнул Дальгетти. — Тут, брат, не туман, а чистая тьма… Ну, Ранальд… коли это твое имя… как же ты попал в кордегардию?.. То есть кой черт дернул тебя очутиться здесь?

— Тому причиной мое несчастье… и мои провинности, — отвечал Ранальд. — Знаешь ли ты рыцаря Арденворского?

— Знаю, человек он почтенный, — сказал Дальгетти.

— Но не знаешь ли, где он теперь находится? — спросил Ранальд.

— Сегодня постится в Арденворе, — отвечал посол, — а завтра собирался пировать в Инверэри… Если же он этого своего намерения не исполнит и замешкается, пропала моя голова.

— Так скажи ему, что просит его заступничества его злейший враг и его лучший друг, — сказал Ранальд.

— Лучше бы ты поручил мне обратиться к нему не с такой мудреной загадкой, — отвечал Дальгетти. — Сэр Дункан, сдается мне, до шуток не охотник.

— Трусливый саксонец, — сказал пленник, — так скажи ему, что я тот черный ворон, который пятнадцать лет назад налетел на его укрепленное гнездо и растерзал его детенышей; я тот охотник, что проник в волчье логово и задушил волчат… Я предводитель той шайки, что пятнадцать лет назад напала врасплох на Арденвор и убила его четверых детей…

— Ну, друг мой, коли тебе больше нечем похвастать перед сэром Дунканом, чтобы стяжать его милость, я лучше повременю и не стану соваться к нему с такими вестями; я замечал, что и звери питают злобу против тех, кто уничтожает их детенышей, тем более разумные существа и христиане никогда не простят умерщвления своего потомства… Но будь так любезен, поведай мне, с какого места ты напал на замок? По-моему, самый удобный для этого пункт — с восточного холма, называемого Друмснэб, пока не возведут на нем особого укрепления.

— Мы влезли на скалу по лестницам, сплетенным из ивовых веток, — сказал пленник, — нам спустил их человек из нашего же клана, который шесть месяцев прослужил в замке, чтобы только насладиться одной этой ночью безграничного мщения. Филин с криком летал вокруг нас, пока мы висели между небом и землей; бурный прилив бился о подошву утеса и разбил в щепки наш челнок, но ни один человек не дрогнул. Наутро там, где с вечера были мир и довольство, оставались лишь кровь да зола.

— Что и говорить, атака знатная; и придумано было хорошо, и выполнено ловко, Ранальд Мак-Иф. Тем не менее я бы напал на дом со стороны того холмика, что зовется Друмснэб. Но ведь вы ведете войну без всяких правил, Ранальд, воюете вы, по правде сказать, как скифские дикари, как турки, татары и прочие азиатские народы… Но какая же была причина этой войны, так сказать, teterrima causa[29] вашего нападения? Объясни-ка мне это, Ранальд.

— Мак-Олей и другие западные кланы так нас преследовали и теснили, что нам стало небезопасно на своих землях, — сказал Ранальд.

— Ага, — молвил Дальгетти, — об этих делах я уже как будто что-то слышал… Не вы ли это воткнули хлеб с сыром в рот человеку, у которого больше не было желудка, чтобы переваривать пищу?

— Значит, ты слыхал, — сказал Ранальд, — о том, как мы отомстили надменному лесничему?

— Да, кажется, что-то слыхал, — сказал Дальгетти, — и притом очень недавно. Славная была шутка набить хлебом рот мертвого человека; но все-таки это шутка грубая, дикая, не принятая в образованном обществе, и к тому же напрасная трата съестного. Во время осады или блокады видал я живых солдат, друг Ранальд, которым куда как нелишним был бы тот кусок хлеба, который ты дал в зубы мертвецу.

— Сэр Дункан напал на нас, — продолжал Ранальд, — и убил моего брата… его голова торчала на зубцах той стены, на которую мы лезли… Я поклялся отомстить; а такой клятвы я никогда еще не нарушил.