Черный Карлик. Легенда о Монтрозе

— Пленника! — вскричал Дальгетти, вырываясь с такой силой, что ему чуть не удалось стряхнуть с себя двух хайлендеров, которые уже несколько минут стояли за его спиной и только ждали знака, чтобы схватить его. Движение его было так энергично, что он действительно едва не очутился на свободе, и маркиз Аргайл, внезапно побледнев, отступил на два шага назад и схватился за рукоятку своей шпаги. Но тут несколько человек его клана самоотверженно бросились между ним и предполагаемым мщением пленника. Однако стражи оказались настолько крепкими, что несчастный капитан остался в их руках: его обезоружили, оттащили и повели через несколько мрачных коридоров к узкой боковой двери за железной решеткой, за которой еще была другая дверь, деревянная. Их отворил старый хайлендер сурового вида, с длинной белой бородой, и глазам капитана представилась почти отвесная, узкая лестница вниз. Стражи втолкнули его туда и, когда он сошел ступеньки на три, отпустили его и предоставили ощупью слезать дальше как придется; это оказалось довольно трудной и даже опасной задачей, особенно после того, как обе двери за ним захлопнулись и пленник очутился в совершенной темноте.

Глава XIII

Кто б ни был ты, случайный гость,

Хвали судьбу свою,
Коль повелитель этих мест
Совсем живьем тебя не съест
За дерзость за твою.

Бёрнс

Оставшись в полном мраке и в очень неопределенном положении, капитан со всевозможной осторожностью начал спускаться по узким и шатким ступеням, надеясь на дне своей тюрьмы найти место, куда бы прилечь отдохнуть. Но как он ни старался, все-таки не мог не поскользнуться и последние четыре или пять ступеней миновал с такой невольной поспешностью, что потерял равновесие. Упав на дно, он наткнулся на кучу чего-то мягкого, что пошевелилось и застонало и так встревожило капитана, что он порывисто двинулся вперед и в конце концов упал на четвереньки на каменный пол сырого подземелья.

Очнувшись немного, Дальгетти первым делом осведомился, кто тут и на кого он наткнулся.

— Был человек, месяц тому назад, — ответил глухой и хриплый голос.

— А теперь кто же? — спросил Дальгетти. — И с чего ему вздумалось ложиться поперек нижней ступени, да еще свернуться в клубок, так что благородный воин, попавший в беду, по его милости чуть себе нос не расшиб?

— Кто он теперь? — сказал тот же голос. — Теперь он жалкий ствол, у которого ветви поодиночке обрублены, так что ему все равно, когда его самого вырвут с корнем и разрубят на топливо.

— Друг, — сказал Дальгетти, — жалко мне тебя; но paciencia![28] — как говорят испанцы. Кабы ты лежал так же смирно, как бревно, я бы не так шибко расшиб себе ладони и коленки.

— Ты солдат, — сказал его товарищ по заключению, — а еще жалуешься на ушибы, о которых и мальчишка не стал бы тужить.

— Солдат? — повторил капитан. — А почему же ты узнал, что я солдат, в этой проклятой темной дыре?

— Я слышал звон твоих доспехов, когда ты падал, — отвечал пленник, — а теперь вижу, как они блестят. Когда побудешь в этой темноте так же долго, как я, твои глаза рассмотрят малейшую ящерицу, ползущую по полу.

— Ну уж пусть лучше черт переловит твоих ящериц! — сказал Дальгетти. — Коли так, по мне, лучше веревку на шею, краткую молитву — да и прыг вниз! А каков у тебя провиант… то есть чем тебя здесь кормят, собрат мой по несчастью?

— Раз в день дают хлеба и воды, — отвечал голос.

— Сделай милость, друг, дай-ка мне отведать твоего хлеба, — сказал Дальгетти, — я надеюсь, что мы с тобой будем жить дружно, пока останемся в этой омерзительной яме.

— Хлеб и кувшин с водой, — отвечал другой пленник, — стоят в углу, направо от тебя, в двух шагах. Возьми и ешь на здоровье. Я уж почти не принимаю пищу.

Дальгетти, не дожидаясь вторичного приглашения, ощупью достал провизию и принялся глодать черствую овсяную лепешку с таким же аппетитом, с каким мы видали его потребляющим самые лучшие яства.

— Этот хлеб, — бормотал он, набив себе рот, — не очень вкусен; однако он немногим хуже того, который мы ели во время знаменитой осады Вербена, когда доблестный Густав Адольф победоносно отразил все усилия славного генерала Тилли, этого грозного героя, который прогнал с поля сражения двух королей, а именно Фердинанда Баварского и Христиана Датского. А что до этой воды, нельзя сказать, чтобы она была хороша; но я ее все-таки выпью за твое скорейшее освобождение, товарищ, да и за мое тоже… Жаль только, что это не рейнское вино или, по крайней мере, хоть не пенистое любекское пиво; для произнесения тостов оно было бы приличнее!