Черный хлеб

— Ты долго тут будешь отираться, тварь несчастная? Убирайся, мразь!

Тухтар не пошевелился. По его позе и выражению лица было видно, что он готов постоять за себя. Нямась отпрянул, натолкнувшись на его взгляд.

— Не пойдет так, братцы, не пойдет! — предостерегающе крикнул Шингель.

Он сказал «братцы», но Нямась сразу почувствовал, что предупреждение относится только к нему. Шингель был явно на стороне Тухтара. А кругом тьма, безлюдье. Сердце екнуло, по спине запрыгали мурашки.

— Да я ведь так просто, шутки ради. Давайте присядем вместе и выпьем. Я не против, пустим бутылочку по кругу. А?

Не сказав ни слова, Тухтар круто повернулся и зашагал к деревне. Кулаки его были крепко сжаты.

— Забеспокоился я. Чуть ведь не схватились, — послышался за спиной голос Шингеля. — А парень-то он здоровый. Ишь, как переваливается с ноги на ногу. Элендей так вышагивает, когда разозлится. Подходящий парень.

— Руки не хотелось марать. Еще встретимся! — захорохорился Нямась.

— Конечно, встретимся! — крикнул, не оборачиваясь, Тухтар. — Никуда ты от меня не уйдешь!

«Не уйдешь! Не уйдешь!» — несколько раз подтвердило эхо.

28. СЛЕДЫ НЕ СМЫВАЮТСЯ

Каждый раз, заходя в свою избу, Шеркей тяжело вздыхал, поглаживая ладонью лоб, словно пытался стереть с него морщины, которые в последнее время стали еще глубже, ветвистей.

Дом совсем опустел. Тимрук с Ильясом приходят только переночевать. У старшего днем дела, у младшего — игры. Раньше соседи заглядывали, а теперь их и калачом не заманишь. Но что поделаешь, легко ли, тяжело ли, а жить надо. Дела не ждут. Нужно дом поднимать, сколько можно стоять ему без крыши, без окон и дверей. Мох уже привезен, доски для пола и потолка выструганы. Теперь и до новоселья недалече. Шеркей уже сказал жене Пикмурзы сварить восемнадцать ведер пива, и оно получилось на славу — крепкое, терпкое. Нальешь трехбутылочный алдыр — половина пены. Будто шапка из белого меха надета на ковш. Шеркей разок отведал пивца, но больше в бочку не заглядывал, хотя и хочется иногда потешить душу хмельком. Пиво не любит, когда его беспокоят, сразу скиснет. Пусть посидит оно в бочке, это только на пользу ему, злей будет, забористей, духовитей. Да и терпеть не так уж долго осталось. На самом носу новоселье.

Угнетал царящий в доме беспорядок. На чистоту Шеркей давно махнул рукой. Хуже было то, что давно уже не ел он так, как раньше, при жене. Картошка да картошка. Осточертела она, в горло не запихаешь. А сготовить еще что-нибудь не хватало ни времени, ни умения. Стряпня оказалась не таким простым делом, как казалось раньше, когда Шеркей ворчал на Сайдэ то за недосол, то за пересол. Из Тимрука тоже кашевар, как из пальца гвоздь. Да и не подгонишь его к котлу, хоть палкой, хоть дубиной бей. Если так дело пойдет и дальше, то можно и ноги с голоду протянуть.

Вконец изголодавшийся Шеркей решил в этот день собственноручно приготовить шюрбе[29]. Ильяс помог начистить картошки, Тимрук растопил печь, принес воды. Молока оказалось маловато. Корову доили не вовремя, неумело, и молоко почти совсем пропало. Только подойник зря пачкали.

Новая корова так и не нашлась, как сквозь землю провалилась. Несколько дней искал ее Тимрук, всю округу обшарил — и по лесу ходил, и поля обошел, и в каждом буераке побывал, — но все без толку. Поговаривали, что несколько дней назад мижеры прогоняли какую-то корову такой масти. Может, это и была Шеркеева. Но теперь разве разыщешь, одни косточки обглоданные где-нибудь валяются.

Очень сокрушался Шеркей из-за этой пропажи. Сколько лет мечтал завести ведерную корову — и вот, пожалуйста, словно ветром сдуло. Лучше сам бы зарезал да съел. Давно уже мяса и на дух не пробовал. Если бы засолить, то надолго хватило бы. Но продать, конечно, лучше…

Уселись за стол, Шеркей принес из чулана хлеб, поднатужившись, вонзил в него нож — впору за топором было сходить: недели две назад испечен каравай.

Ильяс хлебнул шюрбе, покосился на отца и положил ложку. Тимрук, отведав похлебки, сделал то же самое.

— Вы что? Коль сели за стол, так ешьте как следует.

— Да ты ведь из одной соли сварил, — поморщился старший сын.

— Как это, как это из одной?

Шеркей попробовал, фыркнул:

— Кто совал нос не в свое дело? Кто? Два раза ведь посолили.

— Не подходили мы к котлу. Сам ты расщедрился.

Шеркей начал торопливо вылавливать из похлебки картошку и складывать на блюдо. Но и ее невозможно было взять в рот: насквозь солью пропиталась.

Сыновья, обдирая десны, перекатывали во рту окаменелый хлеб. Кое-как расправившись с ним, вылезли из-за стола.

Шеркей еще раз попробовал картошку. Оттолкнул блюдо, несколько раз плюнул. Подперев голову руками, задумался. Шевеля усами, к самому локтю подбежал таракан. Шеркей двинул рукой, стол закачался, заскрипел. Шеркей злобно ухватился за его край, тряхнул. Ножки задрожали, стали разъезжаться, как будто у новорожденного теленка. Куда же смотрит Тимрук? Неужели за всем отец следить должен? Все прахом идет. А главное — стряпать некому. Скоро желудок ссохнется.