Черный крест

— Врачи, а наш терапевт, предварительно меня осмотрев, созывает еще нескольких, раз­ных специализаций, о чем-то беседуют, мне не слышно, цокают языками и качают головами. Потом они начинают исследовать мою носог­лотку. Потом рентгеном — зубы. Глазной лезет ко мне в глаза, но я ему не даю толком рассмот­реть «глазное дно», как он говорит, потому что слишком болят глаза от света его «фонарика».

— Ну уж, извините!

Они явно чем-то встревожены. И я вижу, что 221 терапевт звонит по телефону, понимаю по ше­велению его губ что Князеву. Потом подходит ко мне.

— Князев никак не может оставить вас в Москве. Говорит, что верит, будто вы его талис­ман. Мы еще подумаем, что с вами, но пока в дорогу я вам дам лекарства, так что они, я ду­маю, снимут напряжение и температуру.

Выйдя от врачей, я начинаю ощущать мы­шечную боль.

20. Мне кажется, что мои мускулы растут и тя­желеют. Светлана, а дело происходило в пятницу

(в понедельник мы уже должны были отправ­ляться в командировку), мне сообщила, что «старые перы» поедут не все, а только пятнад­цать, как она сказала, шэтэ. Ну, уже легче. У ме­ня трескается рукав на локтевом сгибе. Свет­лана рассматривает места на моей рубашке, откуда как-то с корнем повылетали пуговицы, и говорит полупричитая:

— И пуговицу пришить тебе некому, несча­стному!

Вообще-то я это делаю вполне сносно и сам, вот только не понимаю, почему в после­днее время они (пуговицы) сами собой как-то массово стали вылетать. Рукава трескаются.

Масленников — сияющий пень — принес мне мой «антивампирный» бронекостюм и, смутившись тем, что тот мне мал, а мерку он с меня снимал сам, бормоча, что, типа, номер может быть не тот, уходит.

Затем всех, кто должен ехать во Францию, вызывает к себе Князев. Он произносит напут­ственную речь — старички благоговейно слу­шают, все по-смешному разодетые в бронеко- стюмы. Князев говорит, глядя на меня взгля­дом типа «отец»:

— Вполне возможно, Алексей был прав и с уничтожением этого, подчеркиваю, последнего

экземпляра возникнут трудности. Разведка западого фронта докладывает об уже несколь­ких экспедициях, правда более малочислен­ных, чем наша, пропавших без вести во время операции поиска и уничтожения этого парня.

Во Франции же к нам присоединятся пехо­тинцы в составе одного взвода.— Князев улы­бается и снова переводит взгляд на меня: — Командует, кстати, Алексей, ваш друг по учи­лищу.

Только этого не хватало.

21. Мне снилось, будто я возвращаюсь на ро­дину. Только не понятно, каким это образом вдруг Франция очутилась моей родиной.

В субботу я был у родителей. В воскресе­ние слушал Анины «не звони мне больше».

А потом пошел прогуляться по центру и встретил случайно Светлану. Она тоже гуляла одна. И мы пошли на какую-то фотовыстаку, где выставлялись фотографии наших фронтовых фотокорреспондентов. Было много народу, и создавалось ощущение жизни, бьющей клю­чом. На фото радостно улыбающиеся русские солдаты, счастливые английские военноплен­ные, сияющие, попавшие в плен итальянс­кие, французские, немецкие партизаны.

Английская королева, «временно» передаю­щая правление Англией в руки российских ос­вободительных сил. А еще ужасные американ­ские солдаты — не пленные и их зверства в Па-де-Кале при отступлении полтора года на­зад.

Вечером, вернувшись домой, осматриваю с зеркальцем, что там эти врачи у меня осмат­ривали в носу и горле. Подцепляю пинцетом и извлекаю густой комочек черной слизи. Похо­же чем-то на нефть, только вот пахнет кровью.

Знаете, а мне почему-то не страшно.

Я рычу А еще немного прикольно, но так хочется повыть на Луну.

Шутка.

Часть

01. В понедельник рано-рано утром автобус собирает всех командировочных из нашего отдела по всей Москве. Автобус движется не­быстро, да, впрочем, и мы не спешим — само­лет на аэродроме нас подождет и без нас ни­куда не улетит. Последним в Марьино подби­раем нашего начальника Князева.

Настроение у всех приподнятое, и через какое-то время мы уже грузимся на стратеги­ческий бомбардировщик на аэродроме Вну­ково. Грузовик, везший тонну специального

8 Черный крест

оборудования из института, уже на месте. Оборудование грузим в утепленный бомбовый отсек, а сами — в тесноте, да не в обиде — втискиваемся в пассажирский отдел, рассчи­танный всего на восемь мест (а нас шестнад­цать человек), который находится сразу за ка­биной летчиков. После взлета к нам в отсек втискивается еще и командир самолета, и мы до самого Парижа летим, мирно и весло с ним беседуя.