Черный крест

14. Исследование бункера занимает у нас слишком много времени. И вот Князев прика­зывает всем готовиться к ночевке здесь, на месте. Одновременно он связывается с Реку- дановым и сообщает ему, что сегодня мы в за­мок не вернемся. Разбив свой лагерь вне бун­кера — на поверхности,— поставив несколько многоместных спальных палаток, разжегши большой костер, мы получаем время для сво­его «вольно».

Я же иду в лес отлить. Пока отливаю — моя моча, почему-то издает резкий, мерзкий запах некой гнилости,— ко мне подбегает запыхав­шийся веселый Глушенков и спрашивает, как это я сегодня обоссался, когда спутал вампи­ра с Февралевым.

— Вот я,— продолжает он,— столько видел в жизни этих гаденышей, столько их шлепнул, но ни разу, ни разу при этом и чуть-чуть не струхнул.

Я зеваю, мне хочется спать. И мне скучно. Мне даже кажется, что я на ходу засыпаю. На­зад к лагерю идем вместе с Глушенковым, но я в состоянии полудремы.

15. Я всегда предупреждал Князева об опас­ности того дела, которое мы делаем. Но пол­ковник не слушает лейтенанта.

Утром у нас первые потери. Куда-то пропал Глушенков. Спрашиваю старичков, был ли ве­чером дождь и где я уснул — я весь мокрый, как будто бы меня в стиральной машине сти­рали. Да, ночью был дождь, но не сильный, а я уснул у костра. Ничего себе не сильный дож­дик! Я промок просто до нитки!

Ко мне подходит Масленников и просит прощения за то, что так и не успел мне «свар­ганить» специального бронекостюма.

— Ну ты, если что, держись ко мне побли­же. Я тебя защищу. Глушенков,— продолжает Масленников,— вечером, когда уже было тем­но, побежал, как мы заметили, в сторону леса вприпрыжку и в хорошем настроении. Потом вернулся ты. Один. Потом подошли еще наши. И больше мы Глушенкова не видели.

— Надо поискать,— говорю,— в темном лесу.

16. Затем включается, но молчит рация Плу- шенкова. Мы ее пеленгуем и идем по направ­лению к сигналу.

В темный лес, все вместе, всей кучей. На­чеку. Вот это правильно.

Глушенкова (то есть то, что от него осталось) находим лежащим под деревом. Судя по сле­дам крови, по ошметкам плоти, его тело неко­торое время висело на толстой ветке дерева, а после рухнуло на землю. Тогда-то, видимо, и отжалась кнопка его индивидуальной рации. Рядом с окровавленным телом — вырван кусок мяса из горла, обглоданы кисти рук, вырваны куски мяса из задницы — валяется кожаная маска лица, содранная с головы. Я ощущаю запах его крови, уже немного «устоявшийся». И мне почему-то он нравится.

Князев приказывает Зайцевскому сроч­но «химически» кремировать тело Глушен­кова и поместить останки праха в специаль­ный серебряный контейнер, а после вне вся­кого здравого смысла приказывает всем окопаться в бункере. Здесь теперь будет наша база. Он, по всей видимости, сейчас преисполнился решимости отомстить «зве­рю», как теперь меж собой мы называем нашего упыреныша.

А я насмешничаю над Масленниковым — что, дескать, (лушенкову не помогла его сбруя. А еще вспоминаю, как видел в институте, в нашем от­деле, особую комнату, любовно оборудованную старичками, где висело огромное количество портретов в квадратных черных рамках. Люди, которые работали над проектом «ЧК» и умерли, проект осуществляя. Только вот — как? Их жра­ли вампиры? Терзали на части и рвали плоть их, еще живых? Я сплевываю в сторону.

Пол дня у нас уходит на то, чтобы оборудо­вать более-менее сносное помещение себе для жилья в бункере. Я подметаю пол, выме­таю все эти останки людей, гильзы и прочее. Выношу мусор из избы и сваливаю в кучу Ле­жащие навалом человеческие черепа мне нра­вятся. Я черствею. Раньше бы я от всего этого зрелища блевал бы. Теперь — нет. Вечером же наблюдаю за тем, как Князев, сидя у костра, достает из своего огромного рюкзака чистень­кий такой, маленький гражданский саквояжик и задумчиво так на него, почти любовно смот­рит, поглаживая коричневую натуральную кожу его боков.

— Что там у вас?

— Да так. Вещица, что называется, на вся­кий случай.

17. Ночуем в бункере, но пользы от этого ни­какой. Словно заколдованные, все засыпают. Мне снится, будто я говорю кому-то полусон­ному, что я нашел разгадку и покажу ему, в чем тут дело. Он соглашается идти со мной.

Утром обнаруживаем новые потери. Тушу Февралева, головой опущенную в унитаз парти­занского высокохлорированного химического туалета — отмыв его, наблюдаем, как аккурат­ненько кто-то отгрыз его пухленькие щечки; и тело Гуськова — без головы, без кистей рук и без ступней ног.

Масленников говорит, что это странно: обыч­но, начав охотиться за группой людей, вампир жрет за ночь лишь одного человека — видимо, получая калории, достаточные для столь ран­него завтрака,— и так на целые сутки до захо­да солнца. Пожимаю плечами.

Еще Масленников говорит, что наш зверь «работает» один в двух разных «технологиях» обработки человеческих тел. Это тоже странно.

Снова пожимаю плечами, а Князев на меня кричит:

— Тарасенко! — он намеренно ставит уда­рение не на том слоге, что надо, получается не по-московски, а по-украински.— Вы что, ра­нены? Почему у вас вся рожа в крови?