Черный торт

Ведущая прогноза погоды объявляет штормовое предупреждение. По возможности держитесь подальше от дорог. Байрон оглядывает шоссе. Деревья сгибаются под сильным ветром. С неба низвергаются потоки воды. Он кивает, глядя в окно: «Отлично!»

Байрон хватает шортборд и шлем, засовывает их в багажник джипа, включает альбом группы «Black Eyed Peas» и едет к дому Кабеля. Затем они сидят в машине в конце подъездной дорожки у дома Кабеля, обсуждая все «за» и «против». Да, шторм жуткий, но они видели и похуже. В конце концов, они парни из Южной Калифорнии. Байрон трогается с места, и они едут к побережью.

Он резко выкручивает руль, когда от пальмы отламывается большой лист и задевает ветровое стекло.

– Ого, Байрон, отлично сработано! – восхищается Кабель.

На берегу собрались любители серфинга, все в сверкающих гидрокостюмах, похожие на стадо морских львов. Один из них, мужчина средних лет, приветствует Байрона и Кабеля жестом шака, выбрасывая вверх руку с выставленным большим пальцем и мизинцем. В юности им было нелегко с другими. Их игнорировали. Даже угрожали им. Если, конечно, с ними не было потрясающей матери Байрона, и тогда парни в основном обращали внимание на нее – правда, украдкой. Но время идет. Иногда это даже хорошо.

– О нет, Байрон, – мотает головой Кабель. – Только не шлем.

– Можно и повеселиться, но не до смерти, дружище, – говорит Байрон, застегивая ремешок шлема.

Потянувшись, он делает два глубоких вздоха и бежит к воде. На бегу они с Кабелем хохочут, но внутри Байрон весь горит. Он не знает, как еще можно совладать со своим гневом. Словно все, что мучило его годами – а вдобавок смерть матери и события последних двух месяцев, – вспыхнуло, как трут, стоило только поднести спичку.

Здесь опасно, но он обуздает волну и снова почувствует себя самим собой. Потому что в этом его суть. Он был рожден, чтобы укрощать волны. Он был рожден, чтобы прислушиваться к океану. Он в полной мере унаследовал от матери эту внутреннюю связь с морем.

Здесь он в своей стихии. Подняться на гребень волны и ринуться по нисходящей. Вверх, вниз. Байрон мысленно погружается в долгое мгновение, осознавая, что его мать, кем бы она ни была при жизни, как бы ее ни звали и где бы она ни жила, всегда принадлежала к этому миру и навек останется его частью. И именно здесь то место, где он всегда сможет найти ее. Он это знает.

Директор

Байрон стучит в приоткрытую дверь кабинета нового директора. Они работают вместе уже пятнадцать лет. Из них двоих у Байрона выше квалификация, солиднее послужной список и лучше навыки работы с людьми, однако Марк очень силен в политическом маневрировании, и Байрон признает это необходимым качеством для данной должности.

– Мне необходимо кое-что тебе сообщить для протокола, – начинает Байрон.

– Если ты пришел с претензией на препятствование продвижению, – говорит Марк, – то я уже в курсе, что ты обращался к адвокату. – Он тычет пальцем в Байрона. – Чем ты, по-твоему, занимаешься, Байрон, какого хрена ты это делаешь?

– Послушай Марк, ничего личного.

– Ничего личного? – Марк выходит из-за стола и приближается к Байрону. – Ничего личного? Пытаешься отобрать должность, доставшуюся мне, и говоришь, будто в этом нет ничего личного!

– Жаль, что ты так это понимаешь, Маркус. По сути, я хотел получить подтверждение того, что произошло, исходя из профессионального уважения, из оценки нашей многолетней совместной работы. Почему бы нам не продолжить заниматься делом, как обычно, предоставив бюрократическому процессу идти своим ходом. И посмотрим, что выйдет.

– Да пошел ты, Байрон! – бросает Марк.

– Эй! Притормози.

Марк бросается к Байрону, но в это время слышится стук в дверь. Байрон, выпрямившись, открывает ее. Ассистентка Байрона держит в руке его мобильный. Вероятно, он оставил телефон на письменном столе.

– Извините, Байрон, но кто-то звонит и звонит, – поясняет она.

Это сестра Линетт, мать Джексона.

– Скорее, Байрон! – задыхается она от волнения. – Я насчет Линетт. Мы в больнице.

Ребенок

В шорохи и приглушенный говор больничной палаты врывается плач младенца. Медсестра на тележке вкатывает ребенка в палату.

Линетт протягивает к нему руки.

– Иди ко мне, малыш, – говорит она.

Ребенок продолжает хныкать, открывая ротик, и это напоминает Байрону о новорожденной Бенни. Первый раз, когда он взял на руки свою маленькую сестру, она вертелась и сопела, пытаясь ухватить беззубыми деснами костяшки его пальцев.

Сейчас Байрон наблюдает за мальчиком; личико малыша наполовину скрыто рубашкой Линетт, которая кормит его грудью.

– Кто тут у нас такой маленький? – воркует Линетт, приподнимая младенца и прижимаясь лицом к его головке. – Где мой малыш Бай?

Она говорит, что решила назвать ребенка в честь его отца. Байрон пока не знает, как сложится у него с Линетт, но, когда она сказала ему об имени ребенка, он ощутил внутри что-то вроде щелчка, словно распахнулась какая-то дверца.

Глядя на Линетт, он думает о своей маме, о последних словах в ее аудиозаписи.